Дробов уже сидел. С ним еще работать и работать. Не все он рассказал. Не все.
Может быть, стоит, параллельно с допросами Дробова, начать искать следы банды в других городах. Искать, сравнивать аналогичные преступления в других городах, хотя бы для начала городах Поволжья.
Или все-таки делать упор на допросы Дробова, он рано или поздно купится в ходе допроса, попадет в тонко расставленную ему ловушку? Но чтоб расставить ловушку, нужно иметь для нее подходящий материал.
И Михаил сел писать запросы в органы милиции и прокуратуры городов Поволжья.
А тут и Дробов стал «колоться». Поняв, что висит убийство на нем одном, сдал он братьев Ахтаевых.
«Важняк» Генпрокуратуры советует...
Когда следователю Кировской областной прокуратуры удалось доказать, что ряд убийств с особой жестокостью владельцев транспортных средств совершен в приволжских городах одной группой лиц, дело было передано в Генеральную прокуратуру.
Возглавил группу (или бригаду, как принято в прокуратуре) один из опытнейших прокурорских «важняков» — старший следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре России Александр Михайлович Добрынин.
К нему и зашел в тот вечер Михаил Коржев, вызванный в Москву и включенный в бригаду Добрынина.
К слову сказать, Добрынин руководил расследованием сразу нескольких сложных дел и, убедившись, что молодой следователь из Вятки с делом об убийствах автовладельцев вдоль Волги справляется, над душой не сидел, давал «пору- лить» самостоятельно.
Проведя очередной допрос Дробова в СИЗО в Вятке, помотавшись на встречи с сыскарями и следователями областных прокуратур вдоль Волги, Коржев приехал в Москву и зашел, как говорилось выше, к Добрынину.
— Хорошо живете, Александр Михалыч, — улыбнулся он, выпуская клубок дыма. Курили в то время оба, почти не выпуская сигареты изо рта. Это Добрынин уже после «дела Ахтаевых» курить бросил.
— А что тебе не нравится? — шутя насторожился Добрынин.
— Да вот, гляжу, попугая завел. На моем молодом веку вы — первый «важняк» с попугаем. Я благодаря занятию дочки изобразительным искусством историю живописи хорошо изучил. Знаю, были известные картины «Мадонна с младенцем Христом» или вот «Дама с горностаем», «Графиня с карлой на берегу пруда»... Вот бы с вас написать портрет кисти Шилова «Важняк» с попугаем»... Класс...
—Ты все шутишь, а мне тут не до смеха, Миша. Демина на Кавказ послали, а он холостой. Вот и принес мне попугая, чтоб я его кормил, поил, веселил. Дома боюсь держать: кот — хулиган. Держу на службе. Днем он ничего — что-то там курлыкает, не мешает. А на ночь закрываю от света рекламы жениным платком. Так и живем.
Михаил устало расположился в неудобном, продавленном кресле. Вечно в подразделениях прокуратуры на мебели экономят. Вон коммерческие структуры с ремонта офисов и подбора мебели начинают, а мы об этом в последнюю очередь думаем. Вечно в России в присутственных местах мебель казенная и скучная.
— Чего загрустил сразу?
—Думаю. Вот банки отстраиваются, новейшую мебель покупают, а мы?
— А ты посмотри — где банки, а где мы. Банки вон позакрывались, те, что остались, большие кадровые сокращения пережили. А у нас кадров вечно не хватает.
— Так, с другой стороны, кому охота в дерьме рыться. Людей можно понять...
— Кому-то надо и страну от дерьма отскабливать. Ты чего пришел, на судьбу пожаловаться? Так сочувствия не найдешь. У всех у нас такая жизнь. Если что конкретное, говори.
Михаил словно не слышал поставленного вопроса, задумчиво оглядел скромный кабинет прокурорского генерала:
— И машинка у вас старенькая. «Ундервуд» какой-то. Кто сегодня на «Ядрани» печатает обвинительные заключения? Ее так и называют — «Ядрянь». Пора, Александр Михалыч, на компьютер переходить.
— Вот дело братьев Ахтаевых закончим и перейду. На радостях. А у нас в руках, между прочим, один Дробов. Что у тебя по этому делу новенького?
— Да вот вы говорите: Дробов. А и он забот добавляет каждый день.
— Что такое?
—Да вот я вам рассказывал, что он попал у меня в одном из допросов на «момент истины», проговорился про братьев. Ну, вырвалось случайно, я и уцепился, что за братья? Теперь вот уже знаю про братьев Ахтаевых все, что можно. А Дробов от своих показаний начал отказываться. «Не знаю, говорит, никаких братьев». Я ему: «Так вот же твои собственноручные показания». «Где?» — спрашивает. Даю ему том уголовного дела, в котором подшито это показание, раскрываю на нужной странице, сую под нос.
— А он?
— А он вырвал страницу, сунул скомканную в рот, и ну жевать ее.
— Отобрал?
— Зачем. Я тоже соображаю, как-никак, уже можно сказать, ученик самого «важняка» Генпрокуратуры Добрынина.. Я как раз ту страничку, которую ему собирался во время очередного допроса показать, заменил.
Михаил хитро улыбнулся.
— То есть как?
—А так, подлинник допроса с его подписью — ксерокопией. Ну, он не разобрал, сжевал. Перестал жевать, когда вдруг понял, что я сижу, смотрю на него с улыбкой и горло не зажимаю, страничку жеваную не отбираю. Неинтересно стало ему. Спрашивает: «Чего это вы, гражданин следователь, так спокойны?» — «А то и спокоен, что у меня таких страничек с твоей подписью под показаниями целых три. Чудеса ксерокса. Так что возьму вот братьев Ахтаевых, покажу твою собственноручную, глядишь, и они на тебя показания дадут».
— А он?
— А он чуть не плачет. Нервные они, урки... Говорит: «Они не дадут. Они «законные».
—Да, огорчил ты меня.
— Чем же? — удивился Михаил Коржев.
— Да тем, что такой находчивый. Опять же ксероксы, компьютеры, все для вас не в новинку. А у меня тоже такой случай был. И я, должен честно признаться, таким находчивым себя не показал.
— Расскажите, Александр Михалыч.
— Был у меня аналогичный случай. Но, что характерно, с женщиной.
— Женщина свои показания съела?
— Не совсем. Но ты не перебивай, я по порядку. На всю жизнь я эту женщину запомнил — Мария Васильевна Антиподова. И фамилия подходящая, редкая, и характер, я тебе скажу — твой Дробов перед ней сопляк. Характер волевой, целеустремленный. Отличная, между прочим, хозяйственница. Образованная — Ивановский текстильный институт закончила, дело-то в Иванове было, где я «важняком» в облпрокуратуре работал. И создала она свое «дело» в «Облтрикотаже». Лет за десять до того, как стало это можно делать по закону. А знаешь, кем до «Облтрикотажа» работала?
— Тюремные университеты проходила?
— Так да не так. Точно, была в тюрьмах и лагерях. Но не зечкой, а после института работала заместителем начальника исправительно-трудовой колонии по хозяйственной части. Никак не хочу опорочить саму должность. Обращаю лишь твое внимание на тот факт, что ближайшими ее помощниками там были уголовницы, имевшие богатый опыт экономических преступлений. Так что школу она прошла хорошую. И муж ее, кстати, был милицейским подполковником. Опять же, конечно, никого не хочу обидеть.
