Можно «понять» вынужденную жестокость грабителя: лучший объект ограбления — это мертвый объект...
При желании можно объяснить и озверение во время убийства: почуяли кровь молодые волчата и не могут удержаться.
Но вот что в голове у Михаила не укладывалось.
Как можно убить человека, нанеся ему множественные ранения, каждое из которых несовместимо с жизнью, а потом, спустя время, когда злость, кураж, азарт в прошлом, снова хладнокровно измываться над жертвой?
Он не мог это понять, и непонимание мешало ему.
Он не мог представить себе этих людей в момент совершения преступления.
Ну, Дробова он видел, знает, говорил с ним. Конечно, не мыслитель, не интеллектуал, не добряк и не романтик. Зверь. Озлобленный, завистливый, мстительный. Но не псих, не маньяк, нормален, если можно так сказать про человека, совершающего жестокие убийства ради прибыли...
А не имея возможности представить подозреваемых в совершении преступления в момент этого преступления, он терял какие-то очень важные для него кирпичики следствия. Вот, скажем, нашедшие друг друга бандиты совершали большинство преступлений втроем — братья Ахтаевы и Дробов. Но инсценировали место преступления так, чтобы было впечатление, что убивал один.
Мало ли что, пусть и найдутся свидетели, которые видели, как в машину садилось трое пассажиров...
Нет свидетелей, которые бы утверждали, что видели, как трое убивали водителя. Нет и быть не может. Убивали в отдаленных от населенных пунктов и дорог местах. Для следствия путь один: искать одного убийцу, возможно маньяка, садиста...
Взяли Дробова? Значит, он и есть убийца. Братья Ахтаевы тут ни при чем.
Но даже если исключить показания чудом спасшегося Лебедева... Представим себе, что он не выжил бы... И все равно у следователя прокуратуры было убеждение, что действовала банда. Представим себе, что Дробов бы случайно не проговорился про двоих братьев... И все равно Коржев доказал бы, что убивали трое.
Осмотр места происшествия, многочисленные криминалистические, судебно-медицинские экспертизы подтверждали, что убийц минимум трое.
Разной силы и манеры исполнения удары ножом и заточкой; невозможность одновременно действовать «стрункой»-удавкой и ножом; невозможность одновременно воздействовать физически на водителя и его пассажира; следы, ведущие от украденных вещей, — все говорило, что у Дробова были подельники.
— Надо искать банду! — решил Коржев.
Но пока следов к остальным бандитам не было, он снова и снова перепроверял детали, допрашивал Дробова, подставляя ему в ходе допросов ловушки, снова и снова проводил следственные эксперименты на местности, на местах совершения убийств. Он советовался со специалистами и составлял все новые и новые варианты и словесного, и психологического портрета остальных преступников.
Ему казалось, если увидит их в толпе, — узнает. Не по чертам лица. По взгляду, по манере, по ухватке.
Огромная работа была проделана следователями прокуратуры и операми уголовного розыска по выявлению за большой промежуток времени аналогичных преступлений в Вятке и Кировской области, в других областях Поволжья — в Саратовской, Ульяновской, Астраханской, Пермской, Самарской областях, в Татарстане...
Как всегда в таких случаях бывает, по пути раскрыли ряд «мертвых висяков» и «подвешенных дел», к банде Ахтаевых не имевших отношения.
Проверяли не только местных рецидивистов, их связи, но и все преступления аналогичного почерка, совершенные с особой, не продиктованной необходимостью жестокостью...
Заодно вырисовывалось, что убийства, которые Коржев и его бригада склонны были приписать банде Ахтаевых, совершены не только из жадности, не столько из материальных, корыстных побуждений, сколько из злобы...
Злоба, ненависть, жестокость, беспощадность — вот что стояло за этими кровавыми убийствами, прокатившимися волной по Кировской и соседним областям.
Столько крови, сколько он увидел, пока расследовал дело № 21/3027-91, «важняк» Кировской облпрокуратуры
Михаил Коржев не видел за всю свою предыдущую жизнь и работу в органах прокуратуры.
Но и столько хороших людей не видел.
С операми утро работал в полнейшем единодушии, теснейшем сотрудничестве. На совещаниях прокурорских и милицейских дым коромыслом, крик, версий каждый готов предложить с десяток. Вроде много шуму из ничего? ш на самом деле есть польза от таких «мозговых атак».
Всегда где-то да приоткроется завеса тайны, какой-то новый свет в конце тоннеля забрезжит, новая версия возникнет, старая подтвердится.
Причем что интересно: каждый делал свое дело в рамках своей компетенции, и никаких там ведомственных амбиций не возникало.
Какой-то у бригады кураж появился, как стали выходить на свидетелей, на следки, на вещдоки, стали выезжать на места преступлений, и старых, и новых. Стало раскручиваться это многоэпизодное дело. Все работали день и ночь, азарт у сыскарей пошел.
Следователь действует
Тем временем диалог у Коржева с Дробовым стал, похоже, налаживаться. Конечно, о взаимной симпатии речи не было, но какое-то взаимопонимание установилось.
Бывает и так, что сильные физически люди в нештатных ситуациях по стенке расползаются, Дробов явно боялся, боялся и братьев, и «вышки», говорил наверняка меньше, чем знал. И то, что говорил, умишком своим заскорузлым все время проверял — не сказал ли лишнего?
У Коржева сложилось такое впечатление, что тот «сдает» ровно столько своих личных преступлений, сколько надо, чтоб до «вышки не дотянуть».
Было видно, что смерти он боялся до дрожи. И все время как бы предлагал следователю «торговлю» — а вот я еще кое-что знаю и могу сказать, если следствие мне гарантирует...
Как ни соблазнительно было пойти на торговлю с преступником, пообещать что-то, дать гарантию жизни, если сдаст братьев, Коржев этого соблазна избегал. Ничего не обещал, ничего не гарантировал, и будущее Дробова ставил целиком в зависимость от степени его сотрудничества со следствием. Но без прямого торга «я — вам, вы — мне».
Дробов уже давно сидел в СИЗО, братья-разбойники где-то на свободе шастали. И вполне возможно, совершали новые преступления. Так что особенно-то и откладывать признания Дробова было нежелательно.
Время шло. Коржев нервничал. Но нервничал и Дробов.
Он перебирал в голове варианты поведения: то ли и дальше по эпизодам совместных с братьями преступлений сидеть в «несознанке», в «отрицаловке», то ли, спасая свою жизнь, начинать активнее сотрудничать с дотошным следователем.
Видимо, что-то в манере вести допрос, в чувстве собственного достоинства, в компетентности молодого следователя прокуратуры подталкивало «удава» к принятию именно второго решения.
