Работа такая.
Еще раз оглядела себя в зеркальном варианте. Натянула черный берет на глаза. Маска прикрыла лицо надежно, без зазоров. Никаких там примет. Глаза? Черные, обыкновенные глаза. Может, слишком холодные, равнодушные? Так у кого нынче глаза ласковые? Всем плохо, все бедствуют. А кто не бедствует, тому в глаза лучше и не глядеть.
И потом, пока выходила из квартиры, тщательно запирала дверь на несколько замков, спускалась по лестнице, шла по улице два квартала, оглядывала стоявший возле гаража свой старый «жигуль», меняла номера, заводила машину, трогала с места, виртуозно лавируя между поставленными впритык к её «тачке» машинами местных придурков, вписывалась в движение на шумной магистрали, сворачивала с Ленинградского в сторону площади Курчатова, потом, не прямо в сторону Военторга, а вкругаля, переулками выезжала, зная проезд дворами, на Живописную, припарковывала машину в ранее замеченную щель между «Хозмагом» и «Баней», так, что снаружи был виден грязный помятый бок «Жигуля» старой модели, шла, чуть подпрыгивая на ходу пружинистой мужской походкой, время от времени переходя на семенящий бег, модный в 70-80-е годы – бег трусцой, создавая у случайных прохожих полное ощущение бегущей от инфаркта бабенки средних лет…
Все это время в голове машинально крутились как кадры старой кинохроники эпизоды одного неудачного для неё дела.
И что интересно – то дело тоже было связано с серебром.
Она только начала работать на Игуану. А у той к серебру всегда была слабость. Говорили, что Игуана родом с Востока, а там, в серебре толк знали. Словом, надо было Сигме (а было это, дай Бог памяти, – точно, потому и вспомнила, что опять дождь идет, только нынче-то дождь июньский, холодный, а тогда все по закону – холодный дождь в октябре и должен идти, точно октябрь 1994 г.) проникнуть в старый дом на Кутузовском и взять в квартире вдовы одного бывшего советского шишки коллекцию серебряных вещиц.
И одета она, Сигма, была тогда в те же брюки эластичные кубинские и вьетнамскую курташку, которая, конечно же, от дождя не защищала и ветер: сквозь дрэковую ткань, артикул «дружба народов», тоже проникал со страшной силой…
Ее что тогда насторожило… Подъезд круто секли. Во дворе сидели четверо качков, и возле подъезда – двое стояли, вроде как курили. И в подъезде двое сидели на лестничной клетке второго этажа. Газетки читали, Ну, «код». «Код» она знала. Наружку засекла – но страха не было. Она точно знала, не «ее» квартиру стерегут. А кого пасут, – не её дело. И знала, что это не менты. Ну, а с секьюрити банкиров и бандитов ей делить не чего.
Опять же, знала Сигма, что должны быть во дворе и люди Игуаны. Чистильщики. Ну, да, как говорится, дай Бог, чтоб им работы не было. Их дело, в случае чего, саму Сигму убрать. А прикрывать исполнителя от неожиданностей – не их дело. Сам исполнитель все предусмотреть должен. На то он и получает больше всех.
Словом, вот в такой же как сегодня серый дождливый день пошла она на дело. А днем, не ночью потому, что с восьми вечера подъезд на дополнительную охрану ставят. Тут «кодом» не обойдешься. Тут ещё и специальный ключ надо иметь. Сейчас-то во многих подъездах двери так оборудованы. А тогда в новинку было. До вечера – только набор цифр надо знать. А после – звони с автомата хозяйке, чтоб впустила, или специальный ключ прикладывай к пазу возле щитка с цифрами. Мутатень…
Ну, что. Набрала под внимательными взглядами мотавшихся по двору чьих-то секьюрити (точно – не менты и не фээсбешники) нужные цифры, поднялась на лифте на третий этаж. Вычислила – охраняли второй. Крутой какой-то авторитет должно быть купил две квартиры на площадке второго этажа и соединил в одну. Судя по тому, что одна из дверей, выходивших на площадку, была наглухо заделана. И секьюрити сторожили второй выход. Ну, да ей второй этаж без надобности, даже если там все золото мира собрано. Здоровье дороже. А изъятие коллекции серебра ХVIII века из квартиры вдовы бывшего советского начальника, казалось, не должно было стать неразрешимой технический проблемой.
И точно. Вышла из лифта. Тишина. Подошла к двери нужной квартиры. Тихо и там. Отмычкой пошуровала, бесшумно дверь открыла, вошла.
Тихо.
Вошла в тесную прихожую, удивилась – обычно в этих квартирах прихожие – что твой танцевальный зал. Огляделась. Поняла. Хозяева отгородили маленькую прихожую – тамбур, где вдоль стен были встроенные шкафы для верхней одежды, шляп, обуви. А уже из этой тесной прихожей попадаешь во вторую, сплошь, от пола до потолка заставленную книжными стеллажами.
– Культурные.., – то ли с уважением, то ли в осуждение подумала тогда Сигма, скользнув глазами по корешкам книг, с удовлетворением узнав знакомые со школьных уроков литературы имена Фадеева, Горького, Серафимовича, Бабаевского, Симонова…
Мягко ступая (точно помнила, в тот раз была в красных китайских кедах) по потертому ковру, прошла в гостиную. Там было пусто и тихо. Со стен на неё смотрели картины, также знакомые по картинкам в учебниках «Родная речь» – она даже фамилии художников помнила – Айвазовский, Серов, Шишкин, Левитан, Васнецов.
В гостиной стоял большой белый рояль, покрытый кружевной скатертью, обеденный стол со стульями, все хорошего дерева и тонкой работы, и множество маленьких столиков, на которых стояли крупные фарфоровые фигуры пастухов, пастушек, зверей и птиц. Видно, собирали хозяева…
Две двери вели из гостиной. Она по очереди подошла к каждой. Из прихожей «библиотеки» были ещё двери в ванную комнату, в туалет, в кухню и маленькую, должно быть, детскую. Но там ничего неожиданного, по мнению наводчицы, убиравшей эту квартиру, быть для Сигмы не должно, так она и время тратить на эти помещения не стала.
А вот к дверям, что вели направо и налево из гостиной-столовой, подошла, мягко ступая китайскими кедами, даже приложила жесткое, покрытое короткими черными волосками ухо, прислушалась.
Тихо…
Правда, за одной, по описанию – спальни, слышалось легкое старушечье похрапывание. Это для кого другого храп не имеет своей характеристики. Она сразу определила – храпела старушенция. Так и должно быть. По данным, полученным от наводчицы, вдова советского босса жила одна. Время от времени её навещали дочь, внуки, подруги. Но редко. У всех своя жизнь. А бабка пока ещё сама ползала. Могла себя обслужить. Так что, – одна. Спит… Пусть пока спит.
Сигма пересекла комнату и уверенно потянула на себя дверь в кабинет.
Сначала смела в черную спортивную сумку то, что стояло на большом, крытом зеленым сукном письменном столе. Серебряный письменный прибор немецкой работы из 12 предметов и дополнительно настольную серебряную зажигалку, нож для разрезания бумаги – явно из другого ансамбля, в наборе тоже был нож, но попроще, а у этого ручка в виде богини Дианы, охотящейся на кабанов.
Со стены сняла висевшие в специальных гнездах два дуэльных пистолета с ручками, покрытыми изящной резьбой, и большой охотничий нож в ножнах, покрытых золотыми пластинами с батальными сценами.
