– Как говорил Монтень, «природа верна установленному ею порядку, ибо, как полагают естествоиспытатели, зарождение, питание и рост каждой вещи есть в то же время разрушение и гибель другой».
Он делал глубокую затяжку, опускал, не стряхивая пепел длинную коричневую сигарету с золотым обрезом в хрустальную пепельницу, и лениво пояснял:
– Я не банкир, ибо банкир думает о том, как бы удачно вложить деньги, которые собрались в его банке, и тем умножить свое богатство. А я думаю о том, как сделать так, чтобы в банке, с которым я связан, оказалось первоначально много денег. Впрочем, это все высокая материя и красивой молодой женщине должно быть скучно все это слушать.
– Но почему вы ушли с высоких постов президента банка, члена правления в других банках, и так далее, и тому подобное. Почему вы ушли, ну, не скажу от богатства, от власти?
– Суета все это, мой юный друг, суета. Знаете, ещё Платон говорил: кому удается отойти от общественных дел, не замарав себя самым отвратительным образом, тот, можно сказать, чудом спасся, – Финансовая сфера, мой юный друг (говоря эти слова 52-летний Федя кокетливо пробегался лениво-страстными глазами по всему длинному и чарующе пахнущему телу молодой дамы, думая о том, как бы растянуть удовольствие обладания эти змеиным телом сегодня вечером), это такой тонкий лед… Скользишь по нему, а он потрескивает, потрескивает, того и гляди разойдется трещинками, хлынет сквозь них ледяная вода и поглотит неосторожного с головой…
– С вашей-то головой, – откровенно льстила молодая женщина.
– И с моей, голуба душа, и с моей… Что было бы тем более обидно. Вот я и отошел от дел… Как бы отошел. Советы даю и теперь… Сам в банки не езжу, на правлениях время не теряю… Ко мне приезжают, я вбираю в себя информацию и моделирую ситуацию.
– И как?
– А вот так: получается…
– Это дает Вам деньги?
– Это как раз и дает мне ощущение власти. А деньги… Много ли их надо? Детей у меня нет. Сколько Бог мне отпустил, никому не ведомо. Нет, при самой богатой фантазии мне уже никогда не потратить всех денег, что я заработал к пятидесяти годам. Никогда… Обидно… Но факт. Только власть, власть… Ощущение могущества и…
– И?
– И полной своей неуязвимости.
– Ой ли? Неужели даже самый богатый человек может со 100-процентой гарантией обезопасить себя от ненависти конкурента, мести разоренного, зависти бедного?
– Хе-хе… Нет этого ничего… Вы понимаете? Нет. Нет завистников, – я никому не перебегаю дорожку. Нет мстящих – я давно не участвую в банковских операциях, никого, соответственно, не разоряю, не подвожу.
– А зависть? Если вы очень богаты, всегда найдется криминальная структура, руководителю которой, как там у них это называется, пахану, придет в голову мысль «наехать» на вас, ну, рэкет, требование денег в обмен на жизнь?
– Это невозможно.
– Почему?
– Нетрудно узнать, что деньги с моих зарубежных счетов нельзя снять без моего согласия: там (чтоб вас не заставлять скучать, скажу кратко) многослойная, система зашиты, – нужны отпечатки моих пальцев, ключик от сейфа есть у трех людей – моего нотариуса, банкиров и у меня; там идет проверка при попытке войти в банковское хранилище и по сетчатке глаза, и подпись проверяется компьютером на предмет подделки.
– Вас можно заставить самого отдать крупную сумму, пытки, наконец.
– Я уже сказал, – при любом заборе денег должны присутствовать три человека. Если мы все трое окажемся в хранилище одновременно, вряд ли мне будут страшны рэкетиры, – ведь это значит, что я на свободе и нахожусь в Бельгии, Швейцарии, Лихтенштейне.
– Ой, как сложно. Но можно, наверное, вас устранить и хакерскими методами вломиться в компьютерную сеть банков, в которых хранятся ваши деньги…
– Какие мы слова знаем…
– Время иное, иные люди…
– Мудро. Так вот, – «вломиться», как Вы выразились, невозможно. Систему создал, сконструировал и придумал я. Для хакеров может быть уязвим любой банк в мире. Кроме тех, в которых я храню деньги. Хе-хе.
– А если вы все же умрете… Ну, инфаркт например…
– Экая вы, милочка, кровожадная…
– И все же…
– Даже думать о таком не хочу. Я практически здоров. Да что там… Абсолютно здоров. Вчера делал плановую кардиограмму. Сердце как у 25-летнего. Я, видите ли, много времен уделяю своему здоровью. Чтобы потом не тратить время на свои болезни. Я плаваю, бегаю по утрам, тренажеры отбирают у меня ежедневно два часа дорогого времени.
– Дорогого? Но ведь вы вышли из всех правлений…
– Ах, наивное мое дитя, можно выйти из правления, но однажды войдя в этот чарующий мир очень больших денег, иначе как ногами вперед из него уже не уйдешь. Встречи с банкирами, то, что я называл моделированием ситуаций, просчет вариантов с учетом самых разных факторов, все это по прежнему занимает у меня массу времени. А кроме того, есть ещё хобби.
– Хобби? У вас? – засмеялась молодая женщина, демонстрируя безупречной формы белоснежные зубки и делая непроизвольные, казалось, движения плечами, при которых её груди – довольно большие при столь тонкой талии и длинных ногах, трепетно призывно заколыхались в метре от лица Феди-банкира, наклонившегося в тот момент к стоящему между ними столику, чтобы сделать глоток кофе из крохотной золотой чашечки.
– А что? Я не похож на человека, имеющего хобби? Такой сухарь?
– Я не это имела в виду. Такой рациональный…
– Именно потому, что я человек рациональный, хобби у меня необычное.
– Какое же?
– Я собираю не живопись, как большинство банкиров, и даже не драгоценные камни, а… католическую скульптуру… Изображения католических святых.
– Почему католических?
– Может быть, потому, что мать была полькой. Ее звали Ванда Стаховска.
– Ой, как интересно! И большая у Вас коллекция?
– Думаю, лучшая в Европе и Америке. А в Африке и в Азии никто это и не собирает. У меня даже есть уникальные вещи, которых нет ни у кого.
– Например? – кокетливо положила ногу на ногу дама.
– Например, у меня есть чудная «мадонна» работы Мартинеса Монтаньеса, слыхали про такого скульптора?
– К стыду своему, нет.
– Не страшно, – милостиво улыбнулся Федя, – его вообще мало знают, а у нас в России думаю, его имя известно вообще 2-3 специалистам. Но моя гордость – изумительная по мастерству и красоте работа «Петр Мученик» Хосе де Мора. Правда, у статуи утрачена кисть левой руки. Но в остальном у вещи ХVII века сохранность превосходная.
– Да вот, кстати, о вашей уязвимости. Можно ведь украсть ваши редкости?
