В спальне храпел старшой, в кухне уже лениво препирались мать и отец. Мать как всегда слезливо призывала на помощь Бога.
– Вот погоди, погоди, накажет тебя господь. Мне нынче опять во сне паук снился.
– Значится, письмо будет, – неуверенно пролопотал отец.
– Нет, это значит – наказание тебе будет…
А она читала… Суевериям всякого рода более всего преданы те люди, – писал неизвестный ей Спиноза, – которые без меры желают чего – нибудь сомнительного. Они обращаются к божественной помощи тогда, когда находятся в опасности и не умеют сами себе помочь…
Мысль, человеческая, мысль… Этот неизвестный – ей философ утверждал, что существование мысли становится необходимым, как только человеческое тело начинает существовать, что самое высокое и самое тонкое может бы точно и ясно понято, и даже объяснено.
Чем дальше она читала, тем интереснее – и логичнее казались ей материалистические построения философа, получившего фамилию от маленького городка в Португалии. Она решила, что и сам Спиноза был по происхождению португальцем. Пока учительница истории не сказала ей свистящим шепотом прямо в ухо на один из её вопросов:
– Ты бы, девонька, никому не говорила, что читаешь про этого философа.
– А почему?
– Потому что он еврей, Борух Спиноза…
– Он репрессированный? – на всякий случай спросила она.
– Нет… Но все равно…
– Может, он запрещен…
– Нет, и все-таки…
– Ладно, я никому не скажу, – пообещала Татьяна, и, набрав в городской юношеской библиотеке книг Канта, Гегеля, Шеллинга, а также, – упрямо – «Основы философии Декарта» работы Спинозы, и его же сочинения – Богословско – политический трактат» и «Этику», углубилась, – под пьяный мат старшего брата, вечное препирательство и склоки на кухне отца с матерью, в постижение глубоких, ясных и удивительно логичных построений философов давно прошедших лет.
К учителям с вопросами она больше не подходила: даже если бы оказалось, что евреями были все перечисленные философы, то, не питая особых симпатий к этой нации (она знала учителя рисования, тихого старичка Соломона Розенфельда, который всегда хвалил её за рисунок и мягко журил за неинтересные краски в живописи, но она знала и соседку по лестничной клетке сварливую и хрипатую жидовку Эсфирь Исааковну, которая вечно делала ей всякие бестактные замечания, – и о её одежде, и о походке, и о вечном пьянстве отца и брата, периодически облевывающих лестничную площадку), она все равно продолжала бы читать: – книги, кто бы их ни написал, хоть немец, хоть еврей, лишь бы это было так же четко, логично и красиво, как в математике.
Она не стала математиком, но стала философом. Девчонок, тем более с таким, как у нее, пролетарским происхождением в тот год на философский факультет поступало немного. Поступила одна она. Проучилась полгода не понравилось. Перешла на мехмат…
На третьем курсе, не выдержав больше квартирного беспредела, – пить стали и мать, и два младших брата, школьника, – она выскочила замуж за бывшего одноклассника, ставшего шофером – дальнобойщиком, и за два года родила ему, не уходя в академический отпуск и сдавая все сессии на пятерки, двух отличных, крепеньких, как она, пацанов.
Вот интересно, муж был длинный и тощий, она – коротконогая, с крепкими, плотными ягодицами, округлым, но почти плоским животом и большой грудью, и сыновья, хоть и будущие мужчины, фигурами были похожи на нее.
И лица была, как и у третьего сына, родившегося на пятом курсе, – точная её копия. Не красавцы, понятно, но симпатичные.
Диплом защитила на отлично, одновременно у себя в подмосковном городке выполнила норму мастера спорта по стендовой стрельбе. Ну, это так, просто случайно, что по стендовой. Она могла бы в любом упражнении выбить норму мастера. У неё глаз был ватерпас. И нервы хорошие. А главное, она, как ни странно, очень логично и методично могла выстроить цепь событий на минуту вперед. Она словно бы видела и полет пули, и то, как она попадает в мишень. Точно в десятку. Тренер хвалил. А она даже не радовалась. Она знала, что попадет.
Вот так же она точно знала, когда муж ушел в очередной рейс, что он погибнет.
Она видела, как произойдет ДТП, даже место видела – справа поля голые, слева лес, овраг, впереди мост, и у самого моста слева и справа к большаку выходят две проселочные дороги.
С них и выскочили на трассу два пьяных мотоциклиста.
Может, совпадение было такое, может соревновались по пьянке, что сумеют пересечь трассу перед носом большегруза.
Не успели.
Чтоб не сбить пьяных (это потом экспертиза подтвердила, что пьяные, Андрей то в ту минуту не рассуждал) пацанов, он свернул в кювет.
Машина перевернулась, даже груз весь цел, и машину легко потом восстановили. А его – нет. Височную кость обо что-то пропорол и умер мгновенно.
Все от пьянки этой проклятой. Никуда от неё не денешься.
И сталась она со своим «красным» дипломом и тремя детьми в двухкомнатной «хрущебе» на окраине небольшого подмосковного городка.
Работы в городке никакой.
Не то, чтобы по специальности. При её то специальности смешно и – надеяться. Но вообще.
И в Москве-проблемы. Либо зарплата не устаивает, либо режим: дети…
Пожаловалась в спортклубе. А там многие спортсмены уже вписались в рынок. Кто в «секьюрити» пошел служить, кто и вовсе в банды.
Жить то надо: работы в городке, ну – никакой.
Ее в секции стрельбы уважали; даже не приставали никогда. Хотя может и потому не приставали, что она не модной внешности была – маленькая, крепенькая, но производила впечатление полненькой. И с лица – не то, чтобы дурнушка, но и не красавица. И одевалась со школьных лет старомодно. Но вроде как и не потому, что «синий чулок», а потому, что из бедной, пьющей семьи. Но с другой стороны, иных семей вокруг то и не было. Однако подруги как то ж изгилялись-и джинсы, и сигаретки американские, и губная помада серебристо-черная. Атас…
В общем, приставать – не приставали парни, но относились неплохо, грех жаловаться. И даже тот факт, что окончила она даже не просто МГУ, а престижный мехмат, ей не особо вредило в этой среде.
Вроде как считалось, что Танька и должна иметь не совсем обычную биографию.
Ее как бы выделяли из всех.
И потому работу предложили сразу – и ответственную, и хорошо оплачиваему, и самостоятельную.
Чистильщиком.
Платили не за количество совершенных действий (убийств, зачистки трупов, поездок), а в целом – за акцию. Платили хорошо. Как ей казалось.
Она получала за одну, как правило, суточную операцию пять-десять тысяч баксов. Причем сумму определяла не она, а заказчики. Видимо, исходя из сложности операции и того «навара», который собирались получить.
