На этот раз операция обещала быть простой.
Киллер должен взять очень дорогую коллекцию в небольшом подмосковном городке, что приятно, – в одном железнодорожном перегоне от дома самой Татьяны. Надо было зачистить территорию после него.
Она накормила детей, младших уловила в постель с игрушками и книжками, а старшему разрешила перед сном посмотреть «Дело пестрых» по телевизору. Фильм был старый, правильный, без чернухи и порнухи, все нехорошие люди в конце наказаны, а хорошие остаются живы, и вообще все путем. Татьяне совсем бы не хотелось, чтобы её сыновья выросли такими же отморозками, как парни из группировки Васи Рыло в их городке. И, хотя она предполагала, что после её ухода, ситуация в доме может поменяться, и старший переключит телевизор на 31 канала, по которому демонстрируется крутой боевик с откровенно голыми бабенками, которых трахают где ни поподя бандиты на мотоциклах, и что, скорее всего, младшие тоже просочатся к экрану, но мысли эти она старалась отогнать и сосредоточиться на том, что вот вылезут из постели, тапки не обуют, а ноги и замерзнут. И опять будут носами хлюпать, даром, что ранняя осень. В домах холодно, как зимой.
Киллера она отследила из кустов на станции. Видела, как он для чего-то повел с собой к дому объекта парнишку. Видела, как вырубил его возле дома, как задушил под окнами в кустах, как зашел в дом. И потом – наблюдала, как он, спустя какое-то время, втянул тело убитого (точно-убитого, это и не обсуждается) парня в квартиру, плотно закрыл ставни.
И потом, выждав, когда киллер ушел, проследив, что направился к железнодорожной станции, мягко проникла в квартиру, пользуясь и снятыми наводчиком поддельными ключами, и специальными отмычками.
В квартире было тихо. Только старинные часы на стене – шарахались из стороны в сторону с хрипловатым всхлипом.
На стенах были видны следы от картин. На полу – тоже!
Татьяна наклонилась, взяла рукой в перчатке раму от картины, прочитала золотистую табличку на нижнее углу рамы: Пантоха де ла Круз. «Карлос де ла Серда». Испанский она немного знала, достаточно, чтобы прочитать подпись, но не достаточно, чтобы наверняка сказать, как читается имя человека, портрет которого был только что похищен. «Серда» или «Керда». Она испанский знала в тех размерах, который нужен чтобы переводить названия работ испанских философов на первом курсе философского факультета. Имя Пантохи де ла Круза тоже было ей знакомо. И, хотя современного рынка живописи она, – конечно не, не знала, но могла сообразить, что работы взяты очень, оч-чень дорогие. А ведь портреты; не единственные вещи, взятые в квартире.
– Много взяли, но кое-что и оставили, – усмехнулась Татьяна, разглядывая три трупа.
Юноша лежал, неестественно вывернув шею, на которой виднелся, тонкий кровавый след стальной струны.
– Струнка, – профессионально констатировала Татьяна.
На груди старика расплылись большими розанами три пятна от огнестрельных ранений.
– Придурки, отморозки, – ругнулась Татьяна, – на таком расстоянии хватило бы и одного выстрела.
Она всмотрелась – в грудь старика. Один из розанов расцвел точно – в области сердца.
– Ну, от прямого в сердце ещё никто не сумел оправиться, – заметила она сама себе.
Можно было бы сделать контрольный в голову. Но зачем грязь разводить, тело старика уродовать? – рассудительно спросила она сама себя.
Может человек выжить с такими ранениями? Нет, – логически заключила она. – И стало быть он что? Точно, стало быть, он мертв. Но работа у неё такая – зачищать за киллерами. Татьяна сняла перчатку с правой руки, тронула ладонь первого старика.
Она была холодна как лед.
Татьяна была мудрой женщиной.
Но чистильщиком служила недавно. И опыт у неё был маловат. Был бы опыт побольше, она бы знала, что у человека, потерявшего много крови, рука и должна быть холодной, как лед. Крови вышло из трех ран много, целое озерцо, пока она не свернулась и не запеклась вокруг ранок. Не пузырилась она в ранках ещё и потому, что дыхание у старика, находившегося в глубоком обмороке по причине болевого шока и большой потери крови, было совсем слабеньким, не заметным.
Ей бы пульс на шее пощупать, или зеркальце – ко рту приложить. А то и просто из глушняка пальнуть в затылок или в висок, и все дела.
Но она к сыновьям спешила.
И не то, чтобы много времени надо, чтобы нажать курок.
Но это ведь цепочка дополнительных действий, – стреляешь, оставляешь в свою очередь новые, уже свои следы… Возможно при этом пачкаешься, а это новые следы…
Логика подвела на этот раз Татьяну.
Своих следов она не оставила практически. Но и следы киллера не все очистила…
С парнем то все было ещё яснее, чем со вторым стариком.
Она постояла минуту-другую в центре комнаты.
Рассчет киллера показался ей абсолютно нелогичным:
– Не мог же старик придушить парня «стрункой», а тот его – застрелить. И после смерти – убить второго деда. Вообще, кроссворд. В какой последовательности имели место действия в этой кровавой трагедии?
Ну, она то знала, что киллер убил всех троих. Но зачем ему был нужен юноша. Вот в чем вопрос, как говорил принц датский…
– Бить, или не бить, – вот в чем вопрос, – задумчиво повторила она…
Подошла к юноше, выглянула в окно. Ветка, через которую киллер перебрасывал шнур, чтобы втянуть убитого юношу в комнату, предательски белела неровными краями облома.
– Надо будет внизу «почистить», убрать всю ветку.
…Она уже поняла логику киллера…
– Чем сложнее, тем лучше… Морочит голову сыскарям. Ну, что ж. Добавлю им заморочек и я…
Она прошлась по квартире, следя прежде всего за двумя вещами:
– чтобы не оставить своих следов,
– и чтобы не осталось следов киллера.
Она протерла мягкой тряпкой, пропитанной особым антизапаховым с составом, все гладкие поверхности, которых могли касаться руки киллера.
Она, осваивая свое новое ремесло, уже знала например, что у сыскарей появились приборчики, снимающие запаховые пробы даже со следа влажного, вспотевшего пальцам в перчатке.
Так что все рамы, стены, рояль, секретер, стол, стулья, подоконник она терла с особой тщательностью.
Еще раз осмотрела трупы. Протерла даже пряжку ремня у мертвого юноши и пистолет, лежавший рядом, с печалью посмотрела на тела мертвых стариков.
Чем-то один из них похож на учителя рисования, старого еврея, хотя судя по всему был чистокровный русак. Может, все старые люди немного похож друг на друга, перед смертью стираются все различия, – национальные, конфессиональные, суесловные, профессиональные.
