Потеряв отца, который всю жизнь сетовал, что так и не смог
заниматься тем, о чем всегда мечтал, Морин поняла нечто очень важное:
разительные перемены происходят с человеком именно в такие кризисные моменты.
Ей бы не хотелось повторить судьбу отца. Неприятно было бы
сказать дочери: «Я хотела и в определенную минуту даже могла, но не нашла в
себе мужества рискнуть всем». И получив наследство, она тотчас поняла, что оно
дано ей по одной-единственной причине — ради того, чтобы она выполнила свое
предназначение.
И Морин приняла этот вызов. Еще в ранней юности, в отличие от
своих сверстниц, мечтавших стать киноактрисами, она хотела лишь рассказывать
истории, которые заставят будущие поколения людей улыбаться и мечтать. Примером
ей служил «Гражданин Кейн» — фильм о радиокомментаторе, осмелившемся
критиковать могущественного газетного магната, ставший классикой не только
благодаря сюжетной канве, но еще и потому, что новаторски и творчески
затрагивал этические и технические проблемы своей эпохи. Одним-единственным
фильмом его создатель обессмертил свое имя.
Одним-единственным. И первым.
И это при том, что сам Орсон Уэллс никогда больше не смог
достичь взятой им высоты. При том, что сошел со сцены (да, так бывает), и
сейчас его помнят только исследователи и знатоки кино. Нет сомнения, что скоро
кто-нибудь заново откроет его гений. Уэллс оставил потомкам не только своего
«Гражданина Кейна», но и преподал им урок: достаточно сделать блистательный
первый шаг — и вся твоя дальнейшая карьера обеспечена.
Морин поклялась себе, что никогда не забудет, через какие
трудности и испытания ей пришлось пройти. И постарается сделать так, чтобы
человек стал вести более достойное его существование.
А поскольку первым может быть только один фильм, она
сосредоточила все свои нравственные и физические силы, всю эмоциональную
энергию на единственном проекте. Не в пример друзьям, рассылавшим сценарии,
синопсисы, сюжеты и работавшим одновременно над несколькими идеями, ни одна из
которых, впрочем, не приносила результатов, Морин душой и телом предалась своим
«Тайнам подземелья» — истории о том, как пять монахинь попадают в руки
сексуального маньяка. И вместо того чтобы попытаться обратить его к вере и
нормам христианства, приходят к выводу, что возможно только одно решение —
принять правила его извращенного мира и отдаться ему, чтобы он через любовь сумел
постичь величие Бога.
Замысел ее был прост: голливудские актрисы, как бы знамениты
они ни были, лет в тридцать пять исчезают с экранов. Они продолжают мелькать на
страницах глянцевых журналов, посещают благотворительные вечера, блистают на
празднествах, церемониях и торжествах, а потом стараются подогреть гаснущий
интерес замужествами и разводами, а также публичными скандалами — но былую
славу им удается вернуть лишь на несколько месяцев, недель или дней. И в этом
промежутке между невостребованностью и полнейшим забвением деньги уже не играют
для них особо значительной роли: они готовы принять любое предложение — лишь бы
снова появиться на экране.
И Морин приблизилась к женщинам, которые всего десять лет
назад находились на вершине славы, а теперь, с ужасом чувствуя, как уходит
из-под ног почва, отчаянно пытались вернуться туда, где были раньше.
В таком деле, как кино, немыслимо начинать со смирения и
самоуничижения. Великая тень Орсона Уэллса являлась ей во снах: «Замахнись на
невозможное. Перемахни несколько ступенек, раз уж по воле судьбы оказалась у
подножия. Лезь вверх, пока не выдернули лестницу. Будет страшно — помолись, но
не отступай». Она знала — у нее великолепный сюжет, первоклассный актерский
состав, а потому необходимо снять такое кино, которое было бы принято крупными
студиями и дистрибьютерами, но при этом — не поступиться качеством.
Необходимо сделать так, чтобы искусство и коммерция шли рука
об руку.
А прочее — оно прочее и есть. Критики, склонные к умственной
мастурбации и обожающие фильмы, которые невозможно понять. Маленькие зальчики,
откуда ежевечерне выходит полдесятка ценителей, чтобы после просмотра засесть
до утра в баре и в густом табачном дыму обсуждать сокровенную суть той или иной
сцены (придавая ей зачастую противоположный смысл по сравнению с тем, что хотел
сказать режиссер). Сами режиссеры, собирающие пресс-конференции, чтобы
растолковать публике то, что должно быть совершенно очевидно безо всяких
объяснений. Жалобы на государство, не оказывающее поддержки кинематографу.
Манифесты и декларации, напечатанные в интеллектуальных журналах, многочасовые
обсуждения и прения, сводящиеся в итоге все к тем же жалобам на отсутствие
интереса, то есть финансирования. Одна-две статьи, появившиеся в крупных
газетах и прочитанные только теми, кого это касалось впрямую или их домашними.
Кому под силу изменить мир? — Суперклассу. Тем, кто
делает. Тем, кто способен воздействовать на поведение, разум и душу
максимального возможного числа людей.
Поэтому она жаждала встречи с Джавицем Уайлдом. Для этого ей
нужен «Оскар». И Каннский фестиваль.
А поскольку ничего этого не добьешься «демократической»
работой — другие люди хотят всего лишь высказать свое мнение о наилучшем
способе делать то-то и то-то, но не рисковать, — Морин пошла ва-банк.
Наняла съемочную группу, несколько месяцев переписывала и правила сценарий,
уговорила превосходных — и при этом безвестных — операторов, художников,
актеров на роли второго, суля ничтожные деньги, но многообещающую возможность
грандиозно «засветиться». На всех сильное впечатление оказывал список пяти
главных героинь («Воображаю, сколько они запросили!»), все сначала требовали
крупных гонораров, а потом убеждались, что участие в этой затее будет очень
важно для их карьеры. Морин так загорелась своей идеей, что, казалось, ее
энтузиазм открывает ей все двери.
Оставалось нанести последний и решительный удар. Писателю
или музыканту недостаточно создать нечто талантливое и значительное: нужно еще,
чтобы его творение не плесневело в ящике стола или на полке хранилища.
Необходимо «засветиться».
Она послала экземпляр сценария только одному человеку —
Джавицу Уайлду. Привела в действие все свои связи. Стойко сносила все унижения,
но не сворачивала с пути. Ей грубили, над ней смеялись, но она продолжала
верить, ибо вложила в свое создание всю себя. Так продолжалось до тех пор, пока
на сцену не вышел ее бывший возлюбленный. И Джавиц Уайлд назначил встречу.
И в этом павильоне она устроилась так, чтобы видеть его и
предвкушать их беседу, которая произойдет через два дня. Внезапно она замечает,
что взгляд его становится невидящим, а тело обмякает. Один из его спутников
вертит головой, оглядываясь назад, озираясь по сторонам и не вынимая руку из-за
борта пиджака. Другой хватает телефон и непослушными пальцами поспешно набирает
несколько цифр.
