Игорь шел в отель не оборачиваясь. Он знал, что сейчас один
из «друзей» ищет злоумышленника, а другой вызывает «скорую», но та, хоть и прибудет
без задержки, все равно ничем не поможет, потому что не поймет, что произошло.
Люди в зеленых жилетах обступят пациента, выгрузят из машины дефибриллятор —
аппарат, который разрядом тока может «запустить» остановившееся сердце — и
портативный электрокардиограф. Но при поражении ядом кураре сердечная мышца
страдает в самую последнюю очередь, и сердце продолжает биться даже после того,
как происходит смерть мозга.
Они не заметят на ленте никаких признаков патологии, они
сделают внутривенное вливание, сочтя, что человеку стало плохо от жары или что
он чем-то отравился, и произведут все требующиеся по науке манипуляции и, может
быть, даже наложат кислородную маску. А к этому времени двадцать минут уже
истекут.
Игорь желает Джавицу, чтобы ему не успели помочь — в
противном случае он до конца дней, подключенный к системам жизнеобеспечения,
останется на больничной койке в статусе «овоща».
Да, он предусмотрел все. Прилетел во Францию на личном
самолете, чтобы можно было провезти с собой пистолет и отравляющие вещества,
раздобытые благодаря связям с чеченским криминалитетом, действующим в Москве.
Рассчитал по секундам и тщательно отработал, как перед важными деловыми
переговорами, каждый свой шаг, каждое движение. Список намеченных жертв он
держал в голове: лишь одну из них он знал лично — все прочие должны быть людьми
разного возраста, разной национальности, разных социальных сословий. Он
месяцами изучал дела серийных убийц, запуская компьютерную программу,
пользующуюся большей популярностью среди террористов, потому что не оставляет
следов разысканий и исследований. Он принял все необходимые меры к тому, чтобы
потом, когда миссия будет выполнена, можно было уйти незамеченным.
Он обливается потом. Нет, дело тут не в раскаянии — Ева,
наверно, заслуживает приносимых ради нее жертв, — а в бессмысленности всей
его затеи. Да, совершенно очевидно, что женщина, которую он любит больше всего
на свете, должна знать, что он способен на все — даже на уничтожение миров, но
все же стоит ли? Быть может, наступает миг, когда следует принять свой удел, не
становиться против течения событий, и люди тогда сами войдут в чувство и разум?
Он устал. Он не в силах больше рассуждать здраво, — и
как знать, быть может, мученичество лучше убийства? Быть может, лучше сдаться,
предаться воле судьбы и тем самым принести любви самую большую жертву —
собственную жизнь? Не так ли поступил Иисус по отношению к миру, не было ли это
самым наглядным уроком людям, которые, увидев Его побежденным и распятым на
кресте, подумали, что на этом все и кончится? И расходились тогда, ликуя от
одержанной победы, гордясь ею и не сомневаясь, что с этой проблемой они
покончили навсегда.
Он сбит с толку. Он собирался уничтожать миры, а не
предлагать свою свободу в обмен за любовь. Девушка с густыми бровями похожа на
Пречистую Деву, на Богоматерь Скорбящую.
Он идет в ванную, подставляет голову под струю ледяной воды.
Должно быть, это все — от недосыпа, нового места, разницы во времени или
оттого, что он все-таки сделал такое, на что считал себя не способным. Он
вспоминает обет, который дал перед мощами святой Магдалины. И все же —
правильно ли он поступает? Ему нужен знак.
Самопожертвование. Да, он уже и раньше думал об этом, но
лишь теперь, обогатившись опытом двух уничтоженных сегодня утром мирозданий,
стал ясно сознавать, что же происходит на самом деле. Предаться всецело,
полностью. Вверить свою плоть рукам палачей — а те судят только по деяниям,
забывая о намерениях и причинах, побуждающих к совершению любого поступка,
которое в обществе считается предосудительным. Иисус (а он понимал, что любовь
заслуживает чего угодно) получит его дух, и Еве останется его душа. Она поймет,
что он оказался способен принести себя в жертву обществу, причем — ради нее.
Ему не грозит гильотина: смертная казнь во Франции отменена давным-давно, но
скорей всего он проведет в заключении многие годы. Ева раскается в своих
грехах, будет навещать его в тюрьме, приносить передачи, у них найдется время
поговорить, подумать — и для любви тоже: хотя их тела не будут соприкасаться,
но души наконец-то станут ближе, чем когда бы то ни было. Даже если им придется
долго ждать той минуты, когда можно будет жить вместе в том доме, который он
задумал построить на берегу Байкала, это ожидание очистит их и осенит
благодатью.
Да, надо пожертвовать собой! Он закручивает кран, какое-то
время смотрит на свое отражение в зеркале, но видит там не себя, но Агнца,
снова обреченного на заклание. Он надевает то же, что было на нем утром,
спускается на улицу, идет к тому месту, где сидела обычно маленькая продавщица
со своим товаром, а потом подходит к первому же полицейскому.
— Девушку, которая торговала здесь, убил я. Полицейский
разглядывает его — элегантно одет, но волосы растрепаны, а под глазами —
синяки.
— Кустарными поделками?
Игорь кивает, подтверждая — да, ту самую.
Полицейский отвлекается и приветливо кивает проходящей мимо
паре, нагруженной пластиковыми пакетами из супермаркета:
— Вам бы нанять кого-нибудь — что же самим-то таскать?
— Ну, только если вы и будете платить ему
жалованье, — отвечает с улыбкой женщина. — В этой точке земного шара
никого нанять невозможно.
— Ну да! У вас каждую неделю — новое колечко с
бриллиантом. Так что едва ли дело в этом…
Игорь ошеломленно взирает на них: ведь он только что
сознался в преступлении!
— Вы поняли, что я вам сказал?
— Сегодня очень жарко. Вам бы надо немного отдохнуть,
поспать… Каннам есть что показать своим гостям.
— Но как же с этой девушкой?…
— Вы были знакомы с ней?
— Я никогда прежде ее не видел. Утром она стояла здесь…
Я…
— …Вы увидели, как подъехала «скорая помощь» и кого-то
погрузили в машину на носилках. Все понятно. И вы решили, что ее убили. Не
знаю, откуда вы приехали, не знаю, есть ли у вас дети, но прошу — будьте
поосторожней с наркотиками. Вот говорят, что от них не так уж много вреда, а
поглядите, что случилось с этой бедной девочкой-португалкой.
И удаляется, не дожидаясь ответа.
Игорь думает: надо настоять на своем, сообщить всякие
подробности — но примут ли его всерьез и в этом случае? Всякому ясно, что
нельзя убить человека средь бела дня, на главном проспекте Канн. Что ж, тогда
он расскажет, как — опять же на глазах у многочисленных гостей — погасла еще
одна галактика.
