— Что же вы потеряли?
— Да на самом деле ничего не потерял: просто случается
иногда, что жизнь разводит двоих людей — только для того, чтобы показать обоим,
как они важны друг для друга. Ну скажем, так: вчера вечером я увидел свою жену
с другим. Я знаю, она любит меня, знаю, что хочет вернуться, но не решается на
такой шаг. Есть лягушки, которые, даже погибая, все еще полагают, что самое
главное — повиновение, а не постижение: приказывает тот, кто может, слушается
тот, кто разумен. Но разве это так? Лучше выскочить из ситуации ошпаренным, но
живым и готовым действовать. И я убежден, Оливия, что вы сможете мне помочь в
этом.
Девушка на секунду представила себе, какие мысли проносятся
в голове сидящего рядом с ней. Как же можно было бросить человека, умеющего так
интересно рассуждать о том, о чем она никогда даже и не слышала? Впрочем,
любовь не подчиняется логике — Оливия, несмотря на юные годы, знает это твердо.
Вот ее возлюбленный, например, ведет себя иногда просто безобразно, может даже
и стукнуть ни за что, и все равно она и дня бы без него не прожила.
Так о чем же все-таки они говорили? О лягушках. О том, что
она может помочь ему. Всякому понятно, что это не так, а потому лучше вообще
сменить тему.
— А как вы намереваетесь разрушить мир?
Игорь показывает на проезжую часть набережной Круазетт:
— Ну, предположим, я не хочу, чтобы вы ехали на
праздник, но сказать вам о этом прямо не могу. Если я дождусь часа пик и
заторможу посреди улицы, то через десять минут весь проспект наглухо встанет.
Водители будут думать: «Наверно, впереди авария», — и набираться терпения.
Через пятнадцать минут приедет полиция с эвакуатором.
— Так уже бывало — и сотни раз.
— Ну, а если я выйду из машины и разбросаю вокруг
гвозди и всякие прочие острые железки? Осторожно разбросаю, так, чтобы никто не
заметил. Допустим, мне хватило бы терпения выкрасить их все под цвет асфальта.
Пока эвакуатор доедет до меня, от покрышек у него останутся одни лохмотья.
Теперь, когда застрянут уже две машины, пробка растянется до предместий того маленького
городка, где вы, по всей видимости, живете.
— Очень изобретательно, спору нет. Но добьетесь вы лишь
того, что я опоздаю самое большее на час.
Игорь улыбнулся:
— Что ж, я мог бы несколько часов кряду рассуждать о
том, как увеличить этот срок. Скажем, когда вокруг машин собралась бы толпа, я
бросил бы под грузовик дымовую шашку. Все шарахнулись бы в панике. Я же,
изображая сильный страх, вскочил бы в свою машину, завел двигатель, и
одновременно полил бы на коврик бензина из баллончика для заправки зажигалок и
поджег его. Мне бы хватило времени выбраться и со стороны взглянуть, как пламя
постепенно охватывает машину, подбирается к бензобаку. Взрыв! Автомобиль,
стоящий позади, тоже вспыхивает — и начинается цепная реакция. И все это
удастся сделать, имея всего-навсего машину, пригоршню гвоздей, дымовую шашку,
которую можно купить в любой лавчонке, и бензин для зажигалок… Вот такой
примерно баллон. И все это я должен был бы сделать, когда понял, что Ева
намерена уйти от меня. Надо было заставить ее помедлить с этим решением,
подумать еще раз, взвесить все последствия. Когда начинаем размышлять, какое
решение принять, как правило мы не предпринимаем вообще ничего. Потому что для
действий «с заранее обдуманным намерением» отваги нужно гораздо больше, чем для
спонтанного порыва…
Ну, так вот, а я впал в гордыню, решил — она спохватится,
опомнится… И уверен, что сейчас она раскаивается и хочет вернуться. Но для
этого нужно, чтобы я уничтожил несколько миров.
Лицо его изменилось, и Оливия уже не видела тут ничего забавного.
Она поднялась:
— Ну, ладно, пора делом заняться…
— Но ведь я заплатил вам, чтобы вы меня выслушали.
Заплатил за целый день вашей работы.
Оливия сунула руку в карман, чтобы достать полученные от
него деньги, и в этот миг увидела направленное ей в лицо дуло пистолета.
— Сядьте.
Она подавила желание метнуться прочь. Пожилая чета
приближалась очень медленно.
— Не надо убегать, — сказал он, будто прочитав ее
мысли. — Я вовсе не собираюсь стрелять, если… Если вы сядете и дослушаете
до конца.
В голове Оливии вихрем понеслись возможные варианты
действий, и первый среди них — броситься, петляя, наутек. Однако ноги внезапно
ослабели.
— Сядьте, — повторил он. — Будете слушаться —
вам ничего не грозит. Обещаю.
И в самом деле: кажется чистейшим безумием, что кто-то
способен открыть стрельбу в такое погожее, солнечное утро, на заполненной
людьми набережной, мимо которой все более и более плотным потоком — пусть и в
одну сторону — катят автомобили. Но все-таки благоразумнее подчиниться этому
человеку, сделать то, что он велит, — и прежде всего потому, что ничего
другого ей не остается и действовать иначе она просто не может, находясь в
полуобморочном состоянии.
И она подчиняется. Теперь надо убедить его, что она не представляет
для него опасности и готова выслушать излияния брошенного мужа, она может
пообещать ему что угодно, а как только вблизи покажется совершающий свой обход
полицейский — броситься на землю и позвать на помощь.
— Я точно знаю, что вы сейчас чувствуете, —
произносит мужчина так, словно хочет успокоить ее. — Страх во все времена
и у всех людей проявляется одинаково. Так было, когда первобытные люди
встречали диких зверей, и так же происходит сейчас. Организм, защищаясь от
возможной кровопотери, гонит кровь от эпидермиса вглубь — и человек бледнеет.
Внутренности расслабляются и выбрасывают из себя все, не давая токсинам
отравить организм. В течение нескольких первых мгновений тело отказывается
повиноваться мозгу, человек впадает в ступор — так задумано природой для того,
чтобы каким-то подозрительным движением он не спровоцировал хищника, не дал ему
напасть на себя.
«Это какой-то кошмарный сон», — думает Оливия. Она
вспоминает в этот миг о родителях, которые должны были бы торговать здесь
вместе с нею, но задержались, потому что всю ночь работали в ювелирной
мастерской. И о возлюбленном, которого считала мужчиной своей жизни, хоть он
время от времени и обижал ее: всего несколько часов назад они предавались любви
и достигли оргазма одновременно, чего не бывало уже давно. Выпив утром кофе,
она вопреки обыкновению даже не стала принимать душ — настолько переполняли ее
радость бытия, ликующее чувство свободы и бодрости.
Нет-нет, это невозможно… Надо успокоиться и успокоить этого
маньяка:
— Ладно, будь по-вашему, я никуда не пойду. Вы скупили
весь мой товар… Давайте поговорим…
