Господин поднимается, кладет на стол деньги, идет к выходу.
Он, вероятно, разочарован: может быть, ждал подходящего момента, чтобы подойти,
представиться, познакомиться и…
— …поговорить. — Что?
Это слово вырвалось у нее непроизвольно. Бокал шампанского —
и язык развязался сильнее, чем нужно.
— Нет-нет, ничего.
— Ну, так ты сказала, что хочешь поговорить о чем-то? О
чем?
Темная комната. Никто не укажет девочке путь к двери. Это
унизительно. Сделай же, что обещала себе несколько минут назад.
— Да, я хотела спросить, что я здесь делаю. Как мне
освоиться в этом мире, который крутится вокруг нас и о котором я пока еще
ничего не знаю? Все совсем не так, как казалось мне раньше: ты не поверишь, но
когда ты ушел к фотографам, я вдруг почувствовала себя брошенной на произвол
судьбы и испугалась. Я рассчитываю на твою помощь и еще хочу знать, нравится ли
тебе твое дело?
Не иначе как некий ангел — любитель шампанского, без
сомнения — подсказывает ей нужные слова.
Андрогин смотрит на нее удивленно: она что — на дружбу
набивается? Почему она задает вопросы человеку, с которым знакома всего
несколько часов? И — вопросы, на которые никто не осмеливается?
Никто не доверяет ему, потому что его не с кем сопоставить:
он — нечто уникальное. И вопреки общему мнению — не гомосексуалист. Он просто
утратил интерес к представителям рода человеческого. Обесцветил волосы,
одевается, как ему всегда хотелось, весит ровно столько, сколько желает, знает,
что производит на людей странное впечатление, но ведь он и не обязан всем нравиться,
не правда ли? Если исправно выполняет свои обязанности.
А сейчас эта девушка желает проникнуть в его мысли. Понять,
что он чувствует. Он протягивает руку к бокалу, ожидавшему его возвращения, и
залпом выпивает шампанское.
Она полагает, должно быть, что он — из команды Хамила
Хусейна, обладает определенным влиянием и надеется, что он ее поддержит и
направит на первых порах. Да, он знает, какие шаги ей стоило бы предпринять, но
его наняли на время кинофестиваля, строго очертив круг его обязанностей, и за пределы
этого круга он выходить не намерен. Когда пройдут эти дни роскоши и гламура, он
вернется домой, в свою квартиру в одном из парижских предместий, где соседи
третируют его единственно по той причине, что его внешность не совпадает с теми
образцами, которые установил в оны дни призыв какого-то сумасшедшего,
крикнувшего: «Все люди одинаковы!». Нет, это не так. Все люди — разные, и право
отличаться от других надо отстаивать до конца и не заботясь о последствиях.
Он будет смотреть телевизор, ходить за покупками в соседний
супермаркет, покупать и читать журналы, время от времени позволять себе кино.
Он пользуется репутацией ответственного человека, и потому ему время от времени
будут звонить агенты, подыскивающие «сотрудников с опытом работы в индустрии моды»
— надо уметь одевать моделей, подбирать аксессуары, сопровождать тех, кто еще
не освоился и не знает, как себя вести, предостерегать их от ошибок, объяснять,
что делать можно, а чего — ни в коем случае нельзя.
Да, у него тоже есть мечты. Я — единственный, повторяет он
себе. Я счастлив, потому что мне нечего больше ждать от жизни: ему уже сорок,
хоть он и выглядит гораздо моложе. Да, он пытался сделать карьеру модельера, но
не нашел пристойной работы, рассорился с теми, кто мог бы оказать содействие,
вот и получилось так, что больше ничего от жизни ждать не приходится, хотя он
образован, обладает прекрасным вкусом и железной самодисциплиной. Он уже больше
не верит, что кто-то взглянет, как он одет, и скажет: «Фантастика! Нам с вами
надо поговорить!» Были у него одно-два предложения работать моделью, но — сто
лет назад, и он отверг их, потому что не вписывались в его «жизненный план»,
отверг и не жалеет об этом.
Он сам шьет себе одежду из тканей, что остаются в ателье hautecouture.
Здесь, в Каннах он работает еще с двумя людьми, сумевшими вскарабкаться на
вершину — они, вероятно, неподалеку от девушки, которая сейчас сидит напротив.
Девушке этой выпала редкостная удача, а он, сколь бы ни был уверен в том, что
жизнь несправедлива, не должен давать волю зависти или упиваться горечью
разочарований — надо выкладываться полностью, иначе больше не пригласят в
ассистенты режиссера.
Разумеется, он счастлив, как всякий, кому ничего не надо,
кто ничего не желает. Взглянув на часы, он говорит:
— Ну, пойдем. Сейчас — самое время. Как-нибудь в другой
раз поговорим.
Расплачивается, просит копию счета — потом, когда Дни
роскоши и гламура минуют, ему предстоит отчитаться за каждый потраченный цент.
За соседними столиками кое-кто делает то же самое. Надо поторапливаться, говорит
он, чтобы не смешиваться с толпой, которая сейчас нахлынет. По вестибюлю отеля
они доходят до коридора; спутник Габриэлы протягивает два билета, бережно
хранимые в кармане: как бы то ни было, важная персона никогда не станет
морочить себе голову такими мелочами — на то есть ассистент.
Да, он — ассистент. А она — важная персона и уже проявляет
признаки того, что сознает это. Очень, очень скоро она поймет, куда попала:
этот мир высосет из нее всю энергию, заполнит голову мечтами, сыграет на
тщеславии, а потом, когда она будет готова на все, — отшвырнет в сторону
как использованную вещь. Так было с ним, и так будет со всеми.
Спускаются по лестнице в маленький холл перед «коридором»;
люди движутся медленно, потому что сразу за поворотом стоят фотографы, и значит,
есть шанс появиться на страницах какого-нибудь журнала, пусть хоть издаваемого
в никому не ведомой стране.
— Я пойду впереди, предупрежу знакомых репортеров. Не
спеши — это не красный ковер кинофестиваля. Окликнет кто-нибудь — обернись и
улыбнись. В этом случае все остальные тоже начнут снимать тебя, решив, что если
тебя знают по имени, ты — важная персона. Больше двух минут не позируй, помни —
это всего лишь преддверие вечеринки, хоть и кажется чем-то совсем иным. Хочешь
стать звездой — привыкай вести себя сообразно обстоятельствам.
— А почему я одна?
— Похоже, произошла какая-то накладка. Он давно бы уж
должен быть здесь — профессионал как-никак. Где-то застрял…
«Он» — это Звезда. Андрогин мог бы сказать, что вероятнее
всего подцепил какую-нибудь полоумную поклонницу и провозился с ней в номере
дольше, чем нужно. Но эти слова были бы как нож острый для его подопечной,
которая сейчас, должно быть, уже успела вы мечтать себе красивую романтическую
историю любви, уповать на которую нет ни малейших оснований.
К чему проявлять лишнюю жестокость или избыток дружеских
чувств? Ни к чему. Надо исполнить свои обязанности, и тогда можно будет
убраться отсюда. Кроме того, не исключено, что эта девица может не справиться с
бурей нахлынувших чувств, и какие уж тогда фотографии…
