— Разошлите агентов по всем мероприятиям, — отдает
распоряжения комиссар. — Пусть ищут людей, подходящих под это описание.
Найдут — пусть держат под наблюдением и запрашивают подкрепление… В штатском,
разумеется, и одеты сообразно обстоятельствам и принятому дресс-коду. Повторяю,
всюду, где сегодня вечером в Каннах что-либо устраивается, должны быть наши
люди… Даже если придется задействовать дорожную полицию.
Савуа незамедлительно исполняет приказ. В эту минуту по
мобильному телефону сотрудник Европола сообщает, что результаты экспертизы в
лучшем случае можно будет прислать не раньше, чем через три рабочих дня.
— Пожалуйста, продублируйте ваше сообщение по почте. Я
не желаю отвечать, если здесь опять что-нибудь произойдет…
Усмехнувшись про себя, он просит переслать копию и «человеку
из посольства» — теперь это не имеет никакого значения. Подлетев к отелю
«Martinez», резко тормозит у самых дверей, перекрывая выезд, а на протесты
швейцара показывает свой жетон, швыряет ключи: «Припаркуйте!» — и вбегает в
холл.
На втором этаже, в небольшой гостиной под присмотром
полицейского стоят девушка — дежурный администратор и официант.
— Сколько мы здесь будем находиться? — спрашивает
девушка.
Не обращая на нее внимания, он поворачивается к официанту:
— Итак, вы уверены, что видели в выпуске новостей ту
самую женщину, которую обслуживали сегодня днем?
— Почти уверен… На фотографии она выглядит моложе, и
волосы обесцвечены… Но я привык запоминать клиентов в лицо на тот случай, если
кто вздумает уйти, не расплатившись.
— И уверены, что она сидела с постояльцем,
зарезервировавшим столик?
— Вот в этом уж точно можете не сомневаться. Я его
запомнил — лет сорока, красивый, волосы седеющие…
Сердце Савуа бьется так, словно вот-вот выскочит.
— Проведите меня в его номер, — говорит он,
оборачиваясь к администратору и полицейскому.
— А у вас есть ордер на обыск? Нервы инспектора сдают:
— НЕТ! Я не бумажки перебираю! Знаете ли вы,
мадемуазель, от чего больше всего страдает наша страна?! От того, что все
слишком послушны! И не только наша страна, но и весь мир! Разве вы не
покоритесь, если вашего сына погонят на войну? Разве он сам не подчинится
беспрекословно? То-то и оно! А раз так, извольте проводить меня в номер, иначе
я вас арестую как сообщницу!
Похоже, он ее напугал. Вместе с полицейским они направляются
к лифту, который с остановками на каждом этаже идет сверху. А ведь от скорости
их действий зависит, быть может, человеческая жизнь.
Савуа решает подниматься по лестнице. Администратор
жалуется, что она на высоких каблуках, инспектор приказывает разуться и
следовать за ними. Они бегут по мраморным ступенькам, хватаясь за бронзовые
перила, чтобы не упасть, пролетая мимо элегантных площадок у лифтов, где
постояльцы, ожидающие лифта, с недоумением взирают на босую женщину и
полицейского — что он делает в отеле? Куда несется опрометью? Что-нибудь
случилось? А если случилось, то почему не подняться к месту происшествия на
лифте — ведь так выйдет быстрее?! И бормочут себе под нос: Каннский
кинофестиваль теряет престиж, в здешних отелях теперь готовы принять кого
попало, и полиция врывается сюда, как в дом терпимости. Надо будет непременно
пожаловаться администрации…
Они не знают, что администрация-то и бежит сейчас босиком по
лестнице.
И вот наконец троица — у дверей апартаментов, где живет
убийца. В это время появляется сотрудник службы безопасности, присланный снизу
узнать, что происходит. Он узнает администратора, спрашивает, в чем дело и не
требуется ли его помощь.
Савуа, жестом показывая — говори тише, кивает: да, требуется.
Оружие при себе? Охранник разводит руками.
— Ну ладно, в любом случае будьте рядом.
Они переговариваются шепотом. Администратор должна будет по
знаку инспектора постучать в дверь. Трое мужчин прижимаются к стене. Савуа
достает пистолет. Полицейский делает то же самое. На стук никто не отзывается.
— Должно быть, вышел.
Савуа просит ее открыть дверь своим ключом. Она объясняет,
что не взяла его с собой, а если бы даже и взяла — то без разрешения
управляющего все равно открыть не имеет права.
Савуа проявляет неожиданную уступчивость:
— Ладно, неважно… Я сейчас спущусь в подвал, откуда
ведется видеонаблюдение. Рано или поздно он вернется, и я не хочу отказать себе
в удовольствии первым допросить его.
— На ресепшене есть ксерокопия его паспорта и номер кредитной
карты. А почему вас так интересует этот человек?
— Это тоже неважно.
9:02 РМ
В получасе езды от Канн, в другом государстве, где, впрочем,
говорят на том же языке и используют ту же денежную единицу, но где совершенно
иное политическое устройство — страной, как в стародавние времена, правит князь
— сидит за компьютером человек. Пятнадцать минут назад пришел мейл с сообщением
о гибели одного знаменитого артиста, и это привлекло его внимание.
Моррис разглядывает фотографию жертвы: имя этого человека решительно
ничего ему не говорит — в кино он не бывал сто лет. Но, вероятно, и впрямь
знаменитость, если новостной портал придает этому событию такое значение.
Он уже давно на пенсии, но подобные дела интересуют его как
трудная шахматная задача, в решении которых он не знает себе равных. Речь тут
не о служебном успехе, не о карьере, но исключительно о самоуважении.
У него есть свои незыблемые правила, которым он с
удовольствием следовал, служа в Скотланд-Ярде: рассматривать все версии,
начиная с самых немыслимых и неправдоподобных, благо это дает простор уму. На
томительно-скучных рабочих совещаниях он любил шокировать коллег такими, к
примеру, заявлениями: «Все, что вы знаете, есть результат опыта, накопленного
за годы службы. Но прошлые решения и годятся только для прошлых задач. Если
хотите творческого прорыва — позабудьте на время о своем богатом опыте!»
Матерые сыщики делали вид, что записывают, молодые взирали
на него с изумлением, и совещание катилось дальше так, словно эти слова никогда
и не звучали. Но он-то знал: его посыл услышан и воспринят, и уже очень скоро —
разумеется, не упоминая с благодарностью его имени, — начальники примутся
требовать от подчиненных свежих идей, нетрадиционного подхода.
…Он распечатывает досье, присланные каннской полицией, хотя
обычно старается не изводить бумагу, чтобы не попасть в «серийные убийцы
лесов», но иногда без этого не обойтись.
