«Я знаю, что когда добьюсь желаемого, непременно спрошу
себя: меня любят, мной восхищаются, потому что я такая, как есть, или потому,
что я стала знаменитостью?»
Ей знакомы люди, достигшие известности. И вопреки ее
ожиданиям, в душе их нет мира — вне сцены они неуверенны, исполнены сомнений и
несчастны. Они боятся совершить неверный шаг, который мог бы навсегда испортить
карьеру.
«Но я — другая. Я всегда останусь сама собой».
Так ли это? Или все, оказываясь на ее месте, думают то же
самое?
На грязной кухне — никто из подруг не удосужился хотя бы
вымыть посуду — она варит себе кофе. И сама не понимает, почему проснулась в
таком дурном настроении и сильнейших сомнениях. Она знает свое дело, она
отдается ему всей душой — и все же ей кажется, что никто не желает признать ее
талант. Знает она и людей — по большей части мужчин: они станут ей союзниками в
битве, которую следует начать и выиграть немедленно, ибо Габриэле уже двадцать
пять, и совсем скоро она по возрасту перестанет годиться для индустрии грез.
Что же она знает о них?
Что они меньше женщин склонны к предательству.
Что никогда не обращают внимания на то, во что женщины
одеты, ибо постоянно раздевают их глазами.
Что при наличии у женщины хорошей фигуры — мир завоеван.
Твердо памятуя эти три пункта, а также и то, что все
женщины, соперничающие с ней, стараются преувеличить свою привлекательность,
она уделяет внимание только последнему соображению. Старается держать себя в
форме, делает гимнастику, соблюдает режим, а одевается — вопреки тому, что
велит логика, — скромно. До сих пор это приносило плоды, и она выглядела
моложе своих лет. Бог даст, так будет и здесь, в Каннах.
Груди, бедра, ягодицы. Что ж, пусть мужчины обращают
внимание на это, если уж иначе нельзя. Ничего, придет день, когда все увидят,
на что она способна!
Она пьет кофе, постепенно начиная понимать причину своего
скверного настроения. Все дело в том, что вокруг нее собрались наипервейшие в
мире красавицы, и она, хоть вовсе не считает себя дурнушкой, никак не может
состязаться с ними. Ей надо обдумать, что делать дальше: решиться на эту
поездку ей было нелегко, денег у нее в обрез, а времени заключить контракт — и
того меньше. За первые два дня она уже успела кое-где побывать, показать свои
CV
[2]
и портфолио, однако добилась всего лишь приглашения на вчерашнюю вечеринку,
происходившую в десятиразрядном ресторане, где оглушительно грохотала музыка и
где заведомо не встретишь никого из представителей Суперкласса. Она выпила,
чтобы преодолеть свою скованность, и выпила, вероятно, больше, чем мог принять
ее организм, так что совсем потеряла представление о том, где находится и что
делает. Здесь, в Европе, все казалось ей чужим и непривычным: и манера
одеваться, и незнакомая речь, и деланое веселье всех присутствующих, каждый из
которых мечтал бы попасть на мероприятие для очень узкого круга избранных, но в
результате оказался здесь, в этом убожестве, и, перекрикивая музыку, судил о
чужой жизни и о несправедливости мироустройства.
Габриэле надоело это слушать. Да, власть имущие
несправедливы — и точка. Таковы они, такова их природа. Они выбирают кого
пожелают, они не обязаны делать так, чтобы окружающие оставались ими
довольны, — и именно поэтому ей нужен план. Многие другие девушки,
обуреваемые той же мечтой (но, разумеется, не одаренные ее талантом), тоже
рассылают свои фото, видео и резюме, так что съехавшиеся в Канны продюсеры не
знают, наверно, куда деваться от визитных карточек, DVD и пластиковых папочек с
данными претенденток.
Значит, надо выделиться. Но как?
Надо придумать, как. Ничего другого не остается, тем более
что она истратила все свои сбережения и на второе путешествие уже не скопить. И
— о, ужас! — она теряет молодость. Двадцать пять лет. Это ее последний
шанс.
Габриэла пьет кофе, поглядывая в маленькое окошко, выходящее
в какой-то глухой тупик: видны только табачная лавка и девочка, которая ест
шоколад. Да, это ее последний шанс. И уж его-то упустить нельзя.
Она возвращается мыслями в прошлое, в ту пору, когда в
одиннадцать лет, учась в одном из самых дорогих чикагских колледжей, сыграла в
школьном спектакле. Но ее желание побеждать родилось не из оваций публики,
состоявшей из одноклассников, их родителей и учителей.
Все было совсем наоборот: в инсценировке «Алисы в Стране
чудес» она играла Сумасшедшего Шляпника и вместе с множеством других мальчиков
и девочек сначала пробовалась на эту роль — одну из важнейших в пьесе.
Первая ее реплика звучала так: «Ты должна отрезать волосы».
На что Алиса отвечает: «Это показывает, что вы невежливы с гостями».
Когда настала долгожданная минута, она от волнения
перепутала вызубренный наизусть, столько раз отрепетированный текст и
произнесла: «Ты должна отрастить волосы». Девочка, игравшая Алису, ответила,
как учили, и зрители ничего не заметили, но Габриэла-то осознала свою ошибку.
И потеряла дар речи. Шляпник — персонаж немаловажный, без
него эту сцену не сыграть, а дети на сцене импровизировать не умеют (хотя в
жизни это получается у них превосходно), и потому никто не знал, что делать. Наконец
после мучительно долгой паузы, пока актеры растерянно переглядывались, одну из
учительниц осенило — и она принялась аплодировать. Объявила антракт и велела
всем уйти со сцены.
А Габриэла ушла не только со сцены — рыдая, она убежала
домой. Назавтра узнала, что спектакль возобновили с того места, где начинается
партия в крикет с Королевой. И хотя учительница твердила, что все это не имеет
ни малейшего значения, потому что в «Алисе» и так все шиворот-навыворот, на
перемене Габриэле сильно досталось от одноклассников.
Впрочем, били ее уже не впервой — это случалось почти каждую
неделю. И она научилась защищаться. Но на этот раз не сопротивлялась, стояла
молча и даже не плакала. Ее реакция так удивила школяров, что очень скоро они
оставили ее в покое — ведь, в конце концов, и драка-то была затеяна для того,
чтобы Габриэла пустила слезу. А коль скоро этого не произошло, они утратили к
ней интерес.
А не плакала она потому, что после каждой затрещины думала:
«Я стану великой актрисой. И вы все горько пожалеете о том, что делали».
Кто сказал, будто дети не способны решить, чего они хотят от
своей жизни?
Взрослые.
