Я пожертвовал ради тебя и самим собой, и другими людьми, но
больше так продолжаться не может. Я должен идти до конца, чтобы суметь
вернуться в мир живых людей с осознанием исполненного долга, а вернее —
выполненной миссии. А вот сейчас я говорю с тобой из мира мертвых.
«Из глаз этого человека смотрит Абсолютное Зло», —
думает Хамид, слушая этот абсурдный, прерываемый долгими паузами разговор. Что
ж, тем лучше: пусть все идет своим чередом до самого конца, лишь бы только
конец этот не привел к потере его возлюбленной. Совсем хорошо, что бывший муж,
появившийся здесь в сопровождении этой вульгарной особы, оскорбляет Еву прямо в
лицо. Пусть это продлится еще немного — он сумеет оборвать разговор в нужный
момент: когда Игорь уже не сможет попросить прощения и попытаться заверить их,
что раскаивается в сказанном.
Ева, по всей видимости, заметила то же самое — эту слепую
ненависть, направленную на все и вызванную лишь тем, что она не захотела и
дальше исполнять его желания. Он спрашивает себя, а что бы он делал на месте
Игоря, который вновь вступил в борьбу за любимую женщину.
Был бы он способен убить ради нее?
Появившийся гарсон замечает, что блюдо не тронуто:
— Что-нибудь не так?
Никто не отвечает. Гарсон мгновенно оценивает ситуацию:
женщина уехала в Канны с любовником, муж все узнал, и теперь происходит
выяснение отношений. Подобные сцены он видит довольно часто, и всякий раз дело
кончается дракой или скандалом.
— Подайте еще бутылку, — говорит ему один из
мужчин.
— Ты не заслуживаешь ровным счетом ничего, —
говорит другой, обращаясь к женщине. — Ты использовала меня так же, как
сейчас используешь этого идиота. Ты — величайшая ошибка моей жизни.
Гарсон, прежде чем принести вино, решает
проконсультироваться с хозяином, но второй мужчина уже поднялся и говорит своей
спутнице:
— Ну, хватит. Пойдем отсюда.
— Да, — отвечает первый, — давай выйдем. Хочу
знать, на что решится человек, который не знает, что такое честь и собственное
достоинство.
Самцы готовы сцепиться из-за самки. А та пытается успокоить
их, просит вернуться за стол, но муж, судя по всему, не намерен отступать.
Гарсон думает, не предупредить ли охрану, что снаружи сейчас начнется мордобой,
однако мэтр торопит: «Пошевеливайся, чего застыл как истукан? Обслуживай другие
столики, видишь — не справляемся».
Да, он прав: то, что происходит снаружи, его не касается. А
если он признается, что слушал разговор гостей, ему сильно влетит.
Потому что платят ему, чтобы столики обслуживал, а не мир
спасал.
Все трое проходят через сад, где подавали аперитивы, сейчас
почти неузнаваемо преображенный: когда гости спустятся, они обнаружат танцпол
со специальными светильниками, расставленные там и сям кресла и по углам —
множество маленьких баров с бесплатной выпивкой.
Игорь, не говоря ни слова, идет первым. За ним, так же
молча, следует Ева, а Хамид замыкает шествие. Выход на лестницу, выводящую на
пляж, закрыт маленькой железной дверью, отворить которую не составляет труда.
Игорь хочет пропустить супругов вперед, Ева отказывается. Русский, не выказывая
замешательства, начинает долгий спуск по бесчисленным ступеням, идущим к морю,
которое рокочет где-то далеко внизу. Он знает: Хамид не струсит. До той минуты,
пока они не встретились на этом ужине, тот представлялся ему бессовестным и
циничным кутюрье, способным обольстить замужнюю женщину и умело играть на чужой
суетности. Но сейчас он почти восхищается им. Да, это настоящий мужчина,
который пойдет до конца ради того, что считает важным, хотя Игорь понимает: у
Евы нет и тысячной доли таланта той актрисы, что была с ними. Она совсем не
умеет играть, и он чувствует, как испарина страха проступает на ее теле. И
знает: она лихорадочно обдумывает сейчас, как и кого позвать на помощь.
Но вот и пляж. Игорь проходит в дальний конец, опускается на
песок. Просит их сделать то же. Он знает: как ни силен страх Евы, ее не
оставляют и другие мысли: «Платье изомнется, туфли испачкаются». Но она покорно
садится рядом. Хамид просит чуть подвинуться, освободить место ему. Ева будто
не слышит.
Он не настаивает. И вот все трое, словно старые добрые
друзья, вышедшие к морю поглядеть на новорожденный месяц, найти миг мира и
покоя, сидят здесь, будто набираясь сил перед тем, как вновь подняться в
грохочущий ад дискотеки.
Хамид обещает себе: десять минут, не больше, — срок
достаточный для того, чтобы русский успел высказать все, что накипело,
облегчить душу, излить гнев — и уйти туда, откуда пришел. Если же полезет
драться, дело его плохо — Хамид крепче и, вероятно, сильнее физически, а кроме
того, бедуины еще в детстве обучили его стремительно и точно реагировать на
любую угрозу. Он не захотел устраивать стычку за ужином, но русский может не
обольщаться — Хамид готов ко всему.
Потом, когда поднимутся в зал, он извинится перед хозяином,
объяснит, что инцидент исчерпан, благо может быть с ним откровенен: скажет, что
появился без предупреждения бывший муж Евы, и пришлось вывести его, пока не
натворил чего-нибудь. Если к этому моменту русский не уйдет, он позовет одного
из своих охранников и прикажет удалить отсюда — даже если ты богат и владеешь
крупнейшей компанией сотовой связи, вести себя надо как подобает.
— Ты предавала меня. Не только два года, которые
провела с этим человеком… Ты предавала меня все то время, что мы были вместе.
Ева не отвечает.
— Что ты готов сделать, чтобы остаться с этой женщиной?
Хамид раздумывает, надо ли ему отвечать на этот вопрос: Ева
— не товар, торговаться за нее он не станет.
— Поставь вопрос иначе.
— Прекрасно. Ты отдашь за нее жизнь?
Глаза этого человека источают чистейшее зло. Если даже
русский успел прихватить из ресторана нож (Хамид не обратил на это внимания,
хотя обязан был предусмотреть все варианты), его легко можно будет обезоружить…
Нет, он не отдаст жизнь ни за кого, кроме Аллаха и вождя своего племени. Однако
надо что-то сказать.
— Я буду драться за нее. И думаю, что в самом крайнем
случае смогу и умереть за нее.
Ева, не выдерживая больше напряжения, хочет высказать все,
что знает о человеке, находящемся сейчас справа от нее. Она уверена: он уже
совершил преступление, уже покончил с мечтой, которую ее новый избранник
вынашивал столько лет.
— Давай вернемся.
Это значит: «Пожалуйста, послушай меня — надо немедленно
уйти отсюда. Ты разговариваешь с душевнобольным».
Игорь словно и не слышит:
— Ты сказал, что готов убить ради нее. Значит, готов и
сам умереть?
