— Я все сделаю, как ты сказал.
— Только ничего не скрывай! Рассказывай все как было. Иначе ты рискуешь остаться здесь навсегда…
На том наша встреча закончилась.
Возвращаясь в камеру, я пытался понять, почему Марине разрешили свидание. Напрашивались два варианта. Либо местные законы были в этом плане либеральны, либо администрация тюрьмы предварительного заключения ничего не знала о вакцине профессора Иванцова и связанных с ней событиях.
* * *
В камере я не задержался. Ровно через полчаса меня вызвали для допроса на первый этаж. Там предварительно обыскали и завели в комнату с прикрученными к полу стульями и столами.
Сегодня правила игры слегка поменялись. Во-первых, появился долгожданный адвокат. Во-вторых, с помощью переводчика два следователя по известной методике играют в доброго и злого. Один — молодой филиппинец с приятными чертами лица — пытается угостить меня сигаретой и минеральной водой. Второй — отвратительной наружности плешивый тип с заячьей губой — кричит и задает провокационные вопросы в стиле:
— Думаешь, мы ничего не знаем?! Думаешь, у нас нет свидетелей твоего преступления?! Ты хоть знаешь, кого убил? Это был сын известного уголовника и члена преступной группировки портового района! Тебе все равно не жить, так что признавайся!..
Нисколько не стесняясь адвоката, он обещает устроить проблемы в камере и отсидку в карцере. Цель этой игры — вытянуть из меня признательные показания о моем участии в драке на крыше магазина.
Ничего нового. Они гнут свою линию, я — свою. Им нужен преступник. Моя цель — дождаться спасительных действий Горчакова и сотрудников российского посольства…
* * *
В течение второго дня меня больше не тревожили. Ни допросов, ни визитов в камеру охранников. Ничего, кроме желанной вечерней прогулки. На которую выводят раз в день. Прогулочный «дворик» — точно такая же камера, как и наша, только на последнем этаже здания. Без шконок, потолка, раковины, столика и унитаза. Вместо потолка — решетка, за которой по небу проплывают облака. Сбоку виднеются последние этажи стоящих рядом с тюрьмой жилых домов. Прогуливаясь взад-вперед по «дворику», невозможно не думать о том, как люди в соседнем доме обедают, смотрят фильмы, целуются и просто наслаждаются свободой.
Ощущения от прогулки непередаваемые. Вроде и сижу недавно, а попав на территорию «дворика», снова дышу полной грудью и наслаждаюсь видом облачного неба. Сегодня накрапывает дождь, и я ловлю себя на мысли, что никогда не получал такого удовольствия от стекающих по лицу капель.
Вернувшись со свежего воздуха, чувствую, как в нос ударяет застаревшая вонь, навсегда поселившаяся в камере. После «улицы» здешние запахи табака, испражнений и пота кажутся невыносимыми…
За ужином соседи рассказывает о тюремных порядках; о тех, кто сидит в соседних камерах. В здешней тюрьме содержатся совершенно разные люди: крестьяне, рабочие, владельцы мелкого и среднего бизнеса, студенты, бездомные и даже бывшие военные. Тюрьма — место, которое существует по строгим, иногда страшным законам, но, в отличие от светских, они прозрачные и исправно работают. Это огромный опыт общения. В обычной жизни тебе не надо искать точки соприкосновения с убийцами, ворами и бандитами — а таких здесь тоже немало. Только за решеткой понимаешь истинную ценность свободы. Для того чтобы выжить в тюрьме, приоритетными становятся взаимовыручка и солидарность — вне зависимости от возраста, убеждений, социального статуса и рода занятий. Подобную солидарность редко встретишь на воле.
Итак, второй день в тюрьме временного содержания закончился относительно спокойно. Засыпал я на шконке с полной уверенностью в том, что завтра наверняка появится Горчаков или сотрудники посольства. И если меня не выпустят из тюрьмы сразу, то, по крайней мере, намекнут на очень скорое освобождение.
Я был далек от истины и не предполагал, какие сюрпризы ждут меня в самое ближайшее время…
Часть третья. Побег
Пролог
Филиппины; акватория юго-западнее острова Катандуанес — город Вирак.
За несколько дней назад до описываемых событий
— Кажется, командир подает нам знак, — мрачно проговорил Михаил, глядя в оптику бинокля.
— Знак? — переспросил Георгий.
Двигатели «Миллениума» работали на холостом ходу, однако рука Устюжанина лежала на рычаге, готовая в любую секунду добавить оборотов, чтобы катер рванул к берегу.
— Точно, знак! По-моему, он приказывает нам уходить.
Жора привстал с кресла.
— Дай-ка посмотрю.
Подняв бинокль, он нашел стоящего на песчаном пляже друга. К нему быстрыми и решительными шагами приближалась группа вооруженных полицейских. Руки Черенкова были подняты, а левая ладонь едва заметно «клевала», указывая на запад.
— Ты прав, — вздохнул Устюжанин.
— Что предпримем?
— Женя знает, что делает. Операция провалена, связи нет. Надо срочно идти в Манилу. К Горчакову…
Взревев моторами, «Миллениум» исполнил крутой вираж и, набирая скорость, помчался к выходу из бухты…
Георгий уверенно вывел катер из бухты и повернул на запад. Михаил сидел рядом. Игорь Фурцев с Ингой находились в салоне. У округлого мыса, охватывающего бухту с запада, Георгий заметил шедший наперерез катер береговой охраны.
— Опять они! — крикнул Михаил.
— Вижу.
— Не по нашу душу?
— А кто их знает?..
Не меняя скорости, он чуть повернул к югу, чтобы обеспечить безопасную дистанцию расхождения судов. Однако через несколько секунд с борта катера взмыла красная ракета.
— Чего они хотят? — заволновался Михаил.
— Достали, уроды! — выругался капитан второго ранга, но оборотов не сбавил.
Оглянувшись назад, он оценил возможность разворота на сто восемьдесят градусов. Где-то там за спиной — в тридцати милях к востоку — ждал большой противолодочный корабль «Адмирал Пантелеев».
— Не успеем, — вздохнул он.
— Чего не успеем?
— Поздно мы их заметили. Не успеем развернуться и уйти к «Пантелееву» — достанут из пулемета…
Пограничники выпустили еще две ракеты, траектории которых недвусмысленно пересекли курс «Миллениума». На общепринятом языке данный сигнал означал одно: «Приказываю застопорить ход!»
Устюжанин процедил:
— Попробуем прорваться.
Не получилось. В следующую секунду с борта катера береговой охраны прогремела очередь из крупнокалиберного пулемета. Десяток тяжелых пуль поднял фонтаны в сотне метров перед белоснежным катером. Но даже эта мера не заставила Георгия подчиниться.
Снаряды второй очереди легли перед самым носом — буквально в семи-восьми метрах.
