К тому времени Николай Владиславович уже был мужем матери Антона. Их знакомство состоялось сразу после увольнения Ника из НИИ и поступления на должность конкурсного управляющего заводом буровой техники. Регистрация брака состоялась через неделю после назначения на должность директора, за три недели до получения удара в челюсть от приемного сына. Всему в этой жизни Ник был рад, за исключением ядовитой занозы в виде родственника — лейтенанта Копаева. После поступления пасынка на работу в полицию Николая Владиславовича чуть не выкинули из кресла директора на улицу как собаку. Но дальновидный Арцеулов под предлогом, что раз Копаева не выгоняют из полиции за дурные родственные связи в виде отчима, почему мы должны делать это с Ником, спас директора городского завода от расправы. Арцеулов понимал, что родственник в полиции — это лучше, чем обиженный Ник на улице. Понимать-то понимал, но за месяц до «коронации» в Сочи его нежданно-негаданно «приземлило» РУБОП со всеми вытекающими отсюда последствиями. Знать бы ему раньше, что арест не состоялся бы так скоро, если бы он поменьше философствовал и не нарушил золотое правило воровского закона — никогда не заводи в святую святых мента или его родственника…
Своим арестом он поставил Марка Михайловича, а заодно с ним и Николая Владиславовича в положение людей, которым привязывают к ногам гири для сброса в Марианскую впадину. И когда чуть больше месяца назад Марк Михайлович при помощи Николая Владиславовича переводил один миллион долларов США, позаимствованный в очередной раз из общака, в офшорный азиатский банк, он даже не подозревал, какую глупость совершает. Само по себе дело неплохое — сто пятьдесят процентов сверхприбыли. Если известные Николаю Владиславовичу люди заберут героин сразу, миллион возвращается на место, полтора уходят на два счета в банки Берна. То есть идея сама по себе неплоха.
Но происходит чудовищная нелепость. Арцеулов вместо поездки на юг собирается ехать на север. И когда Боря Самокат, сплюнув косточки от апельсина прямо перед секретарем, зашел в кабинет к Николаю Владиславовичу, вместо приветствия подвигал челюстями и спросил:
— Где Пырь, епт?
— У себя, — ответил директор, потемнев лицом. — Я с ним только что по телефону разговаривал. А что случилось?
Боря, не удостоив вниманием вопрос, вытащил из кармана «Эрикссон», потыкал пальцем-сарделькой в крошечные кнопки и прислонил телефон к сломанному, напоминающему слоновье уху:
— Але. Это я. Короче, Арцеулова «маски-шоу» «слотошили» у кабака. Дело, короче, погань. «Загружают» по всем делам. Готовь бабки, понял? Все, я, короче, к адвокатам.
Николай Владиславович и Марк Михайлович одновременно поняли, что «встряли». Почти весь общак находился в Азии, вдалеке от СИЗО, где «парился» Арцеулов, а о местонахождении денег могли спросить уже через пять минут. Пять минут — срок очень маленький, если учесть, что «белый» прибывает из Таджикистана через три недели.
И вот сейчас двоих «предпринимателей» спасало только то, что Арцеулов велел «пока никаких движений не делать».
Николай Владиславович, погрузившись в кресло, немигающим взглядом смотрел на гараж с высоты восьмого этажа и медленно помешивал ложечкой кофе в чашке.
Из гаража вылетали искры от сварки и, коснувшись земли, затухали. Николай Владиславович закрыл глаза, бормоча молитву. Он просил Бога позволить беспрепятственно доехать машине с грузом помидоров до города, чтобы быстро спихнуть этот трижды проклятый, спрятанный в азиатских томатах порошок, и о том, чтобы Арцеулов не дал команду «запускать» в ход деньги, которых не было…
Глава 12
Перцу казалось, что этот кошмар никогда не кончится. Прижимая одним локтем к телу пистолет, вторым — пакет, он сидел на девятом этаже одного из домов и размышлял, что делать дальше.
Окончание вчерашнего дня говорило о том, что вся последующая жизнь незаметно стала заключаться в постоянном бегстве. И чем дальше, тем хуже. Его ловит полиция из района, его ловит отдел розыска преступников, находящихся в федеральном розыске. Теперь выясняется, что его старается сжить со свету еще какой-то странный тип. Не из частных ли детективов, которых нанял меховой салон? Если так, совсем худо дело…
Пытаясь удалиться от центра города, он выехал на машине на окраину и в сумерках влетел во двор частного дома. Вылетел в огород и полчаса кружил среди подсолнухов. Когда ему удалось выбраться на дорогу, стрелки на часах показывали, что минуло одиннадцать часов вечера. Сориентировавшись в обстановке, он оставил машину за квартал и пешком, стараясь держаться неосвещенной стороны улиц, добрался до кафе, где работал старый кореш Моня. Он познакомился с ним, находясь в одной камере следственного изолятора. Известие о том, что они из одного города и даже проживают в соседних районах, предопределило их дальнейшие отношения. В тюрьме всегда ищешь близкую по духу или по месту жительства душу. Перец и Ленчик Сугатов по прозвищу Моня сошлись очень быстро. После освобождения их дружба угасла, однако забывать друг друга они не торопились. Изредка созванивались и обменивались новостями. В отличие от Перченкова, выход на свободу воспринявшего лишь как временное явление, Сугатов решил действовать более осторожно. Устроившись барменом в кафе «Искра», он занимался мелкими темными делишками и открыто в криминале не участвовал. Правда, иногда в подвале его кафе, с его же ведома, братва пару раз пытала должников, но это не в счет. Моня не пытал никого.
Вспомнив о старом друге, Перец направился к кафе. Мысль о том, что заведение работает круглосуточно, давала Перченкову надежду, что Моня прикроет, отогреет и поможет подготовить пути отхода из города.
Какова же была ярость Перца, когда он, добравшись до кафе, увидел на стекле объявление с извинениями администрации! Все оборачивалось в последние дни против него. Даже кафе, которое, дай бог памяти, закрывалось один раз за последние пять лет, в прошлом году, сегодня было закрыто! Первой мыслью усталого и почти обезумевшего Перца было взломать дверь с тыльной стороны, устроиться внутри и дождаться завтрашнего утра. Придет Моня, и все образуется. Однако он тут же отогнал от себя эту мысль. Такие учреждения, как кафе, охраняются при помощи вневедомственной охраны. «Там жратвы и пойла столько, что… — начал размышлять голодный Перец, — что мне хватило бы надолго».
Мысль о пище вытолкнула его из двора на улицу и направила к первому попавшемуся по дороге киоску быстрого питания «Подорожник». Купив два бутерброда с ветчиной и два с колбасой, Перец захватил бутылку «колы» и зашел в ближайшую девятиэтажку, расположенную неподалеку от кафе «Искра». Жильцы этого дома к проблемам борьбы с терроризмом и бомжами относились более серьезно, нежели жильцы дома напротив планетария. Обойдя все подъезды, Перец убедился в том, что все люки замкнуты на одинаковые амбарные замки величиной с голову ребенка. Сломать, конечно, можно. Но уже через три минуты его примет прибывший по вызову жильцов экипаж ментов.
Оставалось одно: замереть около шахты лифта между лестницей на чердак и девятым этажом. Несмотря на то что лючок в мусоропровод находился этажом ниже, процесс принятия пищи на этом месте вызывал больше отвращения, нежели аппетита. Однако было не до мелочей. Есть нужно, чтобы сохранить силы. Чтобы завтра с хрустом разгрызать омаров, сегодня необходимо жрать на помойке. Перец уже давно себя не жалел и жил по принципу: не можешь резать — нож не трогай, сидеть не хочешь — не стреляй. Все, что он делал на протяжении своей жизни, он делал осознанно, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Он был хорошо осведомлен, какая расплата может последовать за такую веселую жизнь, однако это его никогда не останавливало. Именно поэтому он никогда себя не жалел.
