И ведь чувствовала же, что не стоило делать этот шаг, но не смогла удержаться, прямо как Олеська со своим Померанцевым. Разум померк, отказали предохранители. Интуиция, видимо, спала. Решила показать, кто прав, кто виноват. Молодец. Как могла забыть о том, насколько она везучая? Конечно же, стоило им вместе с Ванькой попасть вместе в лифте, как тот сразу застрял. Но целоваться со злости и от полной обиды на жизнь, да еще с кем – с мерзким, насмешливым, бессовестным, безответственным, беспринципным, безденежным, без… с любыми другими словами с приставкой «без» – с Ванькой Лемешевым – это ж какой дурой надо быть? Именно такой, как Женька, если быть точной!
Странное дело!
От любви до ненависти – несколько лестничных пролетов. Переход от одного чувства к другому произошел между шестым и седьмым этажом. Впрочем, при чем тут любовь? Нервы, стресс, час в темном лифте с неработающими кнопками – и ты способна целоваться с кем угодно. Телефон не работал – видимо, толстые металлические стены новехонького лифта «Отис» экранировали. Упавшая Женина самооценка валялась на грязном полу, сама она сидела рядом на рыжем Ванькином свитере.
– Значит, никуда ты не уезжаешь? – спрашивает он, и голос его звучит насмешливо, как всегда. Его лица не видно, если не включать телефонный экран в качестве подсветки.
– Ты думаешь, мы здесь умрем? – спрашивает она в ужасе.
– Ни в коем случае, – отвечает он. – Бог не допустит, чтобы ты так и погибла девственницей!
– Что? – Женька смеется, против воли.
Ванька неутомим. Он шутит уже целый час, и шутки его не кончаются. Когда у нее началась натуральная истерика и она кричала, стучала ногами по лифтовому металлическому листу, обвиняя его, Ваньку, в том, что она оказалась здесь, он только смеялся и отвечал, что это и был его коварный план – заманить ее и изнасиловать.
– Восемь раз, не меньше. И пока не закончим, лифт не тронется.
– С тобой – никогда!
– Тогда будем торчать тут до скончания веков, – заверил Ванька, плюхаясь на пол.
– Фу, он же грязный! – скривилась Женька, она еще надеялась, что помощь придет быстро.
Наивная! Новые дома строятся так интересно, что лифты пронзают дом с одной стороны, а лестницы и холлы, ведущие в квартиры, расположены с другой. Лифты и лестницы разделяют две двери, два тамбура и длиннющий балкон – попробуй докричись в таких условиях.
– Черт, они что там, все вымерли? – злилась Женька, в истерике набирая 112 на своем бесполезном аппарате. Кнопка вызова диспетчера уже доказала свою несостоятельность.
– А представляешь, если все они действительно вымерли?! – прошептал своим самым загадочным голосом Ванька. – И никого больше нет на всей земле, мы – последние люди на ней, и теперь тебе придется рожать от меня столько детей, сколько я смогу сделать. Чтобы продолжить человеческий род, сохранить человеческую расу!
– Где? Где я должна рожать их? Прямо тут? – фыркнула Женя.
Через полчаса бесполезного поскуливания Женька только разбила туфлю, ударилась локтем и размазала косметику по лицу (о чем, конечно, Ванька не преминул сообщить ей, едва увидел ее лицо в тусклом свете телефонного экрана).
– Ужас! – Он притворился, что дрожит от ужаса.
Вот тут-то Женька и не выдержала. Она опустилась на пол рядом с ним и заплакала. Ванька сидел и слушал ее молча – и о том, как ее уволили, и о том, какие мужики козлы, и о том, как она не может найти работу, и вообще – все у нее не так, даже на перекрестках ее штрафуют за переход в неположенном месте, хотя она вообще шла на зеленый свет. Все с ней не так!
– Ну? Чего молчишь? Прикидываешь, кому первому пойти и рассказать все это? Да? Давай, только для начала тебе придется вытащить нас из этого проклятого лифта!
– Конечно, я пойду и расскажу всем! – согласился Ванька. – Мне же больше всех надо.
– Ну и вали! – разозлилась она.
– Но если ты меня поцелуешь, я этого не стану делать, – вдруг ляпнул он и протянул ей свой рыжий свитер, чтобы она не сидела на полу.
Женька замолчала, пораженная его поступком как громом. Она даже включила на секундочку экран своего телефона, чтобы убедиться, что этот маленький мерзавец не замышляет какой-нибудь каверзы.
– Я никогда в жизни тебя не поцелую.
– Ну и зря. Если бы мы поцеловались, никто бы мне уже не верил и тогда, чего бы я о тебе ни рассказал, было бы неважно. Как тебе такой аргумент? – тихо рассмеялся он.
– Все равно ни за что.
– Но почему, вот интересно? Я что, недостаточно хорош для тебя?
– Ты для меня совершенно ужасен! – развела руками Женька, запоздало поймав себя на мысли, что это, пожалуй, первый раз в ее жизни, когда она вот так, напрямую и без всяких уловок отказывает мужчине. Но постойте, какому, к черту, мужчине. Это же Ванька!
– Чем? Ростом я вышел, красотой – тоже. Мы с Анькой оба – красавцы, да? – Женька услышала самодовольство в его голосе. – Почему бы нам не поцеловаться?
– Все! Конец разговору, – прошептала Женька. – Я тебя поцелую, только если лифт откроется. И только в лобик, как и положено целовать маленьких мальчиков.
– Не такой уж я маленький, как ты думаешь. Тебе понравится, ты попробуй, – ехидно бросил Ванька. – А то потом уже такого шанса не будет, и ты будешь жалеть. А вдруг это судьба?
– Это точно не судьба!
– Почему же? Ведь ты видишь судьбу в любом МММ, разве нет? – пробормотал Ванька и вдруг резко пересел ближе к Жене.
Она повернулась к нему, светя в лицо телефоном.
– Что, свихнулся? Может, тебе тут тоже страшно? – спросила она, улыбаясь.
Ванька тоже улыбался – он сидел, такой взлохмаченный, с такими же, как у Анны, серыми глазами. Удивительными, глубокими, насмешливыми, красивыми серыми глазами. О, как много однокурсниц влюблено в эти глаза, должно быть. Как много девушек мечтают составить счастье этому оболтусу.
– Ну что, так и будем сидеть? – прошептал он с улыбкой. Женька почувствовала его дыхание – мятное, свежее. У Ваньки всегда была во рту жвачка, и от него всегда пахло мятой, словно он постоянно готовился к поцелуям.
– Ты поцелуй меня, – бросила вызов она.
Телефон погас, и лицо Ваньки исчезло, но напряжение осталось. Женька даже не поняла, откуда оно взялось – это напряжение, ведь ничего подобного она не чувствовала еще пятнадцать минут назад. Ванька был только надоедливым, назойливым придурком, который вечно над ней подшучивает, – молокососом, который, о боже, на несколько лет ее младше! Это все какой-то бред, бред! И тут… его губы приблизились к ее губам и, застыв еще на одну секунду где-то очень рядом, в нескольких наномиллиметрах (если такие вообще есть), он вдруг сделал этот последний рывок и прикоснулся к ее губам. Именно прикоснулся, не поцеловал, а просто приблизился, но не шевелился, словно дразнился. Женька замерла, чувствуя, как сердце вдруг начинает стучать с невозможной скоростью.
