– Так ты решила выйти за него замуж? Всерьез? – выдохнули Нонна и Женя в один голос.
– Ты шутишь? Да я всеми руками и ногами против. Но я ничего не решаю. Забыла? Бабы – дуры. Я уже сказала ему «да».
– А он? Что он ответил? – спросила медсестра.
– А он сказал, чтобы я тогда пошла в загс и узнала, какие там нужны документы. Потому что у него нет времени бегать по конторам! – усмехнулась Олеся.
– Как это по-померанцевски! – кивнула Нонна. – Ну и что, все уже узнала?
– Нужны только паспорта, – кивнула Олеся, и все женщины, не сговариваясь, расхохотались.
– Предательницы! – нежно пробормотала Нонна и утерла случайную слезу.
Господи, как же она была рада, что девчонки приехали. И пусть они выходят замуж и разводятся, чего уж тут такого, в конце концов. Никто и никогда не делает так, как для него лучше. Все поступают так, как велит им сердце. А главное все же то, что они есть друг у друга. Сидя на краешке кровати, Олеська рассказывала истории о том, как она ненавидит своего Каблукова, какие ужасные у них прошли съемки, и о том, что она будет с нетерпением ждать премьеры, несмотря на то что уверена – шоу провалится.
– Оно просто ужасное!
– Да ладно, ты преувеличиваешь, – успокоила Олесю Женя, но та только засмеялась и заверила Женю, что нет. Какое уж тут преувеличение? Шоу – дерьмо, а Каблуков – подлец. И это все, вместе с Померанцевым, и есть Олесина жизнь.
– По крайней мере, совсем не скучно, – согласилась медсестра, а потом ушла и принесла Нонне дополнительную, противозаконную тарелку пресной гречки и несладкого компота.
– А это теперь – моя жизнь, – рассмеялась Нонна, ковыряясь в каше.
– Зато похудеешь, – бросила ей медсестра.
Нонна вдруг вздрогнула, когда услышала эту простую фразу. Что-то смутно знакомое, что-то, о чем она знала и забыла, послышалось в словах медсестры. Дежавю. Где-то она это уже слышала.
* * *
Ванька сидел на своем любимом диване и обеспокоенно следил за передвижениями сестры по кухне. Та бегала, как оглашенная, между чайником и плитой, резала что-то, судорожно копалась в содержимом полок. Дети смотрели мультики, так что вся гостиная была заполнена странными и ненормальными голосами Микки-Мауса и его друзей. Обычно Анна уже на третьем «А теперь дети, давайте посчитаем вместе – раааааз, двааааа, трииии» закипала и выпроваживала деток в их собственную комнату, раз уж, так получилось, у них там тоже есть телевизор. Анна ненавидела Микки-Мауса, а также Скруджа Макдака, Черного Плаща, Поночку и в особенности Чипа и Дейла. Спешили бы себе за помощью у кого-то другого в доме. Но дети могли следить за метаниями мультяшек часами, не сдвигаясь с места, что было, безусловно, полезным.
Сегодня Анна будто не слышала надрывного мышиного писка, она хлопала дверцами полок, громыхала тарелками, вытаскивала на свет божий коробки, которые не видели его со времен инквизиции.
– Господи, это-то у нас откуда? – вытаращилась Анна на пакет с испорченной червем мукой. – Я не понимаю, почему никто этого не выбросил?
– Ань, ты в порядке? – решился, наконец, спросить Иван у родной сестры, которую он сегодня с трудом узнавал. Растрепанная, бледная, с покрасневшими глазами – такой она была, пожалуй, только сразу после смерти Владимира. То есть очень давно.
– Я? В полном, – бросила она, явно на автопилоте. – Я сделаю пиццу. Ты будешь пиццу?
– Я все буду, ты же знаешь.
– Ох, а колбасы-то у меня нет. Придется сходить в магазин, – Анна развернулась так резко, что ударилась боком о край стола, но тоже проигнорировала это с философской стойкостью. Иными словами, она даже не вскрикнула, а бросилась в прихожую и принялась натягивать босоножки.
– Так и пойдешь? – изумился Ваня, зная, что даже в самые худшие времена Анна выходила «в люди» причесанная и одетая как подобает. «В люди» у нее считалось, если даже она шла к мусоропроводу.
– А что? Нормально. – Анна пожала плечами и открыла дверь.
Ваня вскочил, одним броском кобры пересек холл и оказался прямо перед Анной, преградив ей проход к лифту.
– Погоди-ка, – он покачал головой. – Ты точно в порядке? Тебе твой ирландец-то пишет?
– Что ты ко мне прилип как банный лист? Иди куда шел. Иди вот, занимайся. У тебя сессия закончилась? – взвилась вдруг Анна.
Ванька не отреагировал на вопрос о сессии. Он только усмехнулся и кивнул Анне.
– Ничего я не привязался. Хочешь – иди, конечно. Только ты, во-первых, без кошелька, так что поход будет недолгим. Во-вторых – ты в фартуке, между прочим, заляпанном чем-то… чем это? – Он протянул руку, прикоснулся к большому красному пятну на кармане фартука и облизнул палец. – Хм, варенье. Крыжовниковое. Значит, уверена, что все хорошо?
– Ой, Ванька, – выдохнула Анна, с изумлением оглядывая себя. Руки в муке, фартук повязан поверх самой старой-престарой перерастянутой майки, на ногах босоножки на шпильке. Видок – не за колбасой, за водкой идти пристало, причем за самой дешевой. – Что же это со мной делается, а?
– Так он пишет или нет? – сощурился братец.
Аня вздохнула, покосилась на дверь и прикрыла ее за Ванькой.
– Ш-ш-ш. – Она приложила палец к губам и поднялась тихонечко на несколько ступенек, где у окна общего холла ютились два маленьких старых кресла – для курящего населения дома. Анна уселась в одно из них и закрыла лицо руками. – В том-то и дело, что пишет!
– И что пишет? Как его зовут, еще раз? Не могу запомнить.
– Матгемейн. Это такое древнее скандинавское имя, означает «медведь». А фамилия у него – Макконели. Матгемейн Макконели, если вместе. Он боится летать, но пишет, что летает почти каждую неделю. Он играет с разными группами, как приглашенный музыкант.
– Прикольно, – хмыкнул Ванька. – И что дальше?
– Я не знаю! – вдруг запаниковала Анна. – Я не знаю, что дальше, в том-то и дело. Он мне пишет по сто раз на дню, я уже несколько английских слов выучила. Он звонил за неделю уже пять раз, чтобы «услышать мой голос».
– Нет, а чего ты удивляешься? – возмутился Ванька. – Ты сама не понимаешь, какая ты классная. А когда пиццу делаешь – вообще как фея. Я этого Мат… Матгемиена?
– Матгемейна, – поправила Аня. – Можешь звать его Матюшей, так проще.
– Матюшей? – рассмеялся Ваня. – Я вообще удивляюсь, как он еще не приехал и не увез тебя в свою солнечную Ирландию. Правда, не уверен, что Ирландия – солнечная, но это легко проверить через «Википедию».
– Ты сам-то себя слышишь? Какая Ирландия? У меня дети. У меня свекровь в истерике. У меня работа, долги! – выкрикнула Анна и снова принялась дрожать и вздыхать безостановочно. – Я сама в шоке, потому что это все должно быть кончено.
– Но почему? – вытаращился Ванька. – Я не понимаю. Он же тебе нравится, да?
