Но я-то знаю, что не так просто. Я знаю, что он пел ее
потому, что это — ловушка. Он мог бы промурлыкать что-нибудь знакомое,
что-нибудь слышанное мною тысячи раз, однако же он выбрал то, чего я никогда не
слышала.
Да, это ловушка. Когда-нибудь, услышав эту песенку по радио
или на диске, я вспомню его и Бильбао, вспомню дни, когда осень моей жизни
вновь стала весной. Я вспомню душевный подъем, дух приключения, и ребенка,
воскресшего Бог знает откуда.
Он все продумал. Он умен и опытен, он знает жизнь и умеет
покорить женщину, которая ему желанна.
«С ума я схожу», — говорю я себе. Боюсь спиться оттого,
что пила два дня подряд. Считаю, что ему известны все уловки и ухищрения.
Уверена, что его нежность опутывает меня и управляет мною.
Как это он сказал в ресторане? «Я восхищаюсь тем, как ты
борешься против собственного сердца».
Он ошибается — я уже давно и с неизменным успехом сражаюсь
со своим сердцем. Я не влюблюсь в недостижимое.
Я знаю свои пределы, как знаю и то, что моя способность к
страданию — не безгранична.
— Скажи мне что-нибудь, — прошу я на обратном пути
к машине.
— Что сказать?
— Что-нибудь. Поговори со мной.
И он принимается рассказывать о чудесном явлении Девы Марии
в Фатиме. Не знаю, почему он сейчас вспомнил об этом, но история о том, как
трое пастушков говорили с Нею, отвлекает меня.
И вскоре сердце мое успокаивается. Мне ли не знать предел,
до которого я могу идти, мне ли не совладать с собой?!
Мы добрались до места к ночи. В густой пелене тумана я едва
различала маленькую площадь, фонарь, бросавший слабый желтоватый свет на
несколько средневековых построек и колодец.
— Туман! — радостно воскликнул он. Я поглядела на
него в недоумении.
— Мы в Сент-Савене, — продолжал он.
Название городка ничего мне не говорило. Однако я поняла,
что мы уже во Франции, и тоже обрадовалась.
— Зачем ты привез меня именно сюда? — спросила я.
— Хочу продать тебе дом, — со смехом отвечал
он. — А кроме того, я пообещал, что вернусь ко дню Непорочного Зачатия.
— Сюда?
— Не совсем. Недалеко отсюда.
Он затормозил. Выйдя из машины, мы взялись за руки и пошли
вперед в густом тумане.
— Это место вошло в мою жизнь неожиданно, —
произнес он.
«Так же, как ты — в мою», — подумала я.
— Однажды именно здесь я понял, что сбился с пути. Нет,
не совсем так: скорее я понял, что вновь нашел свой путь.
— Ты говоришь загадками, — сказала я.
— Именно здесь я осознал, до чего же мне тебя не
хватало.
Я снова, сама не зная почему, огляделась по сторонам.
— Какое отношение это имеет к твоему пути?
— Нам надо снять квартиру, потому что обе гостиницы в
этом городке работают только летом. А потом поужинаем в хорошем ресторане —
посидим спокойно, не опасаясь полиции, и не придется бегом бежать к машине. А
когда вино развяжет нам язык, наговоримся вдосталь.
Мы рассмеялись. Мне уже стало легче. По пути я вела счет
всем глупостям, которые приходили мне в голову. Когда же мы пересекли горную
цепь, отделяющую Испанию от Франции, я помолилась Богу, чтобы Он избавил мою
душу от напряжения и страха.
Я уже устала играть роль девочки-дурочки, вести себя
наподобие многих моих подруг, которые боятся невозможной любви, хоть толком и
не знают, что это такое. Если бы я вовремя не остановилась, то потеряла бы все
хорошее, что могли бы мне дать эти считанные дни рядом с ним.
«Берегись, — подумала я. — Если в плотине появится
трещина, никакой силой в мире ее уже не заделать».
— Защити нас, Пречистая Дева, ныне и присно, —
сказал он.
Я промолчала.
— Почему ты не сказала «аминь»?
— Потому что уже не считаю это нужным и важным. Было
время, когда религия составляла часть моей жизни. Было да прошло.
Он развернулся, и мы двинулись к машине.
— Но я все еще молюсь, — продолжала я. — Я
молилась, когда мы пересекали Пиренеи. Но в этом есть что-то машинальное, сама
не знаю, верю ли я своей молитве.
— Почему?
— Потому что страдала, и Бог меня не услышал. Потому
что — и это часто случалось в моей жизни — я пыталась любить всем сердцем, но
любовь моя была предана и попрана. Если Бог есть Любовь, Он мог бы отнестись к
моему чувству более бережно.
— Да, Бог есть Любовь. Но лучше всех разбирается в этом
вопросе Пречистая Дева.
Я расхохоталась, но, переведя взгляд на него, увидела, что
он вовсе не думает шутить, а говорит вполне серьезно:
— Пречистой Деве открыта тайна того, что называется
«предаться безусловно». Она, любя и страдая, избавляет нас от мук. Точно так же
как Иисус избавил нас от первородного греха.
— Иисус — сын Божий. Приснодева же — лишь смертная
женщина, которую осенила благодать выносить Его в своем чреве, — ответила
я, серьезностью тона стараясь загладить свой неуместный смех. Мне хотелось,
чтобы он знал — я уважаю его веру. Но вера и любовь не спорят вообще, а уж в
таком славном городке, как этот, — в особенности.
Открыв дверцу машины, он вытащил с сиденья два наших
рюкзака. Я потянулась было за своим, но он с улыбкой отвел мою руку:
— Разреши мне.
«Давно уж со мной не обращались так галантно», —
подумала я.
Мы стучимся в первую же дверь, но женский голос отвечает,
что комнаты здесь не сдают. Из-за второй двери никто не отзывается. В третьем
доме старичок встречает нас радушно и приветливо, но оказывается, что в комнате
стоит двуспальная кровать. Я отказываюсь.
— Может быть, поедем дальше, в городок побольше? —
спросила я, когда мы вышли.
— Сейчас мы найдем комнату, — ответил он. —
Ты слыхала притчу о Другом? Это — фрагмент истории, написанной лет сто назад
неким…
— Да неважно, кто ее написал, рассказывай, — прошу
я, шагая рядом с ним по единственной площади Сент-Савена.
— Один человек повстречал старого друга, который
пытался приспособиться к жизни и так и эдак, да все без толку. «Надо бы дать
ему немножко денег», — подумал он. И так случилось, что в тот же вечер
узнал он, что друг его разбогател и роздал все свои долги за много лет.
