Пошли они в бар, где любили бывать, и друг его платил за
всех. Когда же его спросили, в чем причина такого успеха, тот ответил, что
вплоть до самого недавнего времени жил как Другой.
— Что еще за «Другой»? — спросили его.
— Другой — это тот, кем меня учили быть, но кем я не
являюсь. Другой убежден, что человек всю свою жизнь обязан думать о том, как бы
скопить Денег, чтобы под старость не умереть с голоду. И столько он об этом
думает, и такие строит грандиозные планы, что обнаруживает, что жив, лишь когда
дней его на земле остается совсем мало. Спохватывается он, да поздно.
— Ну, а кто же ты такой?
— А я — такой же, как любой из нас, если только он
слушает голос своего сердца. Человек, очарованный мистерией жизни, человек,
открытый чуду, человек, которого радует и воодушевляет все, что он ни делает.
Беда в том, что Другой, вечно томимый страхом разочарования, не давал мне
поступать так.
— Но ведь существуют и страдания. — возразили
посетители бара.
— Существуют поражения. И никто на свете от них не
застрахован, более того — никто их не избегнет. А потому лучше воевать за
исполнение своей мечты и в войне этой проиграть несколько сражений, чем быть
разгромленным и при этом даже не знать, за что же ты сражался.
— И все? — спросили слушатели.
— И все. Когда мне открылась эта истина, я решил быть
таким, каким мне на самом деле всегда хотелось быть. Другой остался там, у меня
дома, он смотрел на меня, но я его к себе больше не впускал, хоть он несколько
раз и пытался напугать меня, внушить, как сильно я рискую, не заботясь о своем
будущем, не откладывая на черный день.
И с того мгновения, как я изгнал Другого из моей жизни,
Божественная энергия стала творить свои чудеса.
«Он сочинил эту историю. Это выдумка, хотя, может быть, и
остроумная», — думала я, пока мы продолжали искать место для ночлега. Но
во всем Сент-Савене было не больше тридцати домов, так что очень скоро пришлось
ему признать мою правоту и согласиться с тем, что надо ехать дальше — в
какой-нибудь городок покрупнее.
Как бы ни был он преисполнен воодушевления, как бы давно и
далеко ни отогнал он от себя Другого, жители Сент-Савена понятия не имели о
том, что его мечтой было заночевать в их городке, и содействовать нам вовсе не
желали. И еще мне казалось, что, пока он рассказывал эту историю, я видела
самое себя — узнавала свои страхи, свою неуверенность, свое желание заслониться
от всего, что сулит и возвещает чудеса, не заметить их — потому что завтра все
может кончиться и мы будем страдать.
Боги играют в кости и не спрашивают, хотим ли мы участвовать
в их игре. Им дела нет до того, что там у тебя осталось позади — возлюбленный,
дом, служба, карьера, мечта. Боги знать не хотят о твоей жизни, в которой
каждой вещи находилось свое место и каждое желание, благодаря упорству и
трудолюбию, могло осуществиться. Боги не берут в расчет наши планы и наши
надежды; в каком-то уголке Вселенной играют они в кости — и вот по случайности
выбор падет на тебя, И с этой минуты выигрыш или проигрыш — дело случая.
Боги, затеяв партию в кости, выпускают Любовь из ее клетки.
Эта сила способна созидать или разрушать — в зависимости от того, куда ветер
подует в тот миг, когда она вырвется на волю.
Пока что ветер дул в его сторону. Но ветры прихотливы и
переменчивы не хуже богов — и вот где-то в самой глубине моего существа ощутила
я некое дуновение.
Словно для того, чтобы доказать мне, что история Другого —
это чистая правда и что Вселенная всегда выступает на стороне мечтателей, мы
вскоре сумели снять комнату — комнату с двумя кроватями. Я прежде всего приняла
ванну, выстирала одежду и повесила на плечики недавно купленную майку.
Почувствовала себя совсем иначе — и это придало мне уверенности. «Как знать, а
вдруг Другой не нравится эта майка», — засмеялась я про себя.
После ужина с хозяевами дома — осенью и зимой рестораны в
этом городке тоже были закрыты — он попросил бутылку вина, пообещав, что утром
купит и отдаст.
Мы оделись, взяли два стакана и вышли из дому.
— Давай сядем у колодца, — предложила я.
Мы так и сделали — сели и принялись потягивать вино,
согреваясь и успокаиваясь.
— Похоже, что Другой вернулся и воплотился в
тебя, — пошутила я. — Ты в скверном настроении.
Он рассмеялся:
— Я говорил, что мы найдем комнату, — и нашли.
Вселенная всегда помогает нам осуществить наши мечты, какими бы дурацкими они
ни были. Ибо это наши мечты, и только нам известно, чего стоило вымечтать их.
Площадь тонула в желтоватом — от света фонаря — тумане, не
дававшем разглядеть ее противоположный край.
Я глубоко вздохнула. Дальше откладывать было невозможно.
— Давай поговорим о любви, — сказала я. — Не
будем больше избегать этого. Ты ведь знаешь, как я провела эти дни. Будь моя
воля, этой темы не возникло бы вовсе. Но если уж она возникла, не думать о ней
я не могу.
— Любовь опасна.
— Знаю. Мне приходилось любить. Любовь — это наркотик.
Поначалу возникает эйфория, легкость, чувство полного растворения. На следующий
день тебе хочется еще. Ты пока не успел втянуться, но, хоть ощущения тебе
нравятся, ты уверен, что сможешь в любой момент обойтись без них. Ты думаешь о
любимом существе две минуты и на три часа забываешь о нем. Но постепенно ты
привыкаешь к нему и попадаешь в полную от него зависимость. И тогда ты думаешь
о нем три часа и забываешь на две минуты, Если его нет рядом, ты испытываешь то
же, что наркоман, лишенный очередной порции зелья. И в такие минуты, как
наркоман, который ради дозы способен пойти на грабеж, на убийство и на любое
унижение, ты готов на все ради любви.
— Пугающая аналогия, — произнес он.
И вправду — мой пример плохо вязался с вином, с колодцем и
со средневековыми домиками, кольцом окружавшими площадь. Тем не менее все было
именно так, как я сказала. Если он совершил столько усилий, чтобы добиться
любви, то должен знать, какие опасности его подстерегают.
— И потому любить нужно только того, кого сможешь
удержать рядом, — договорила я.
Он долго не отвечал, вглядываясь в туман. Было похоже, что
он больше не предложит мне поплавать по опасным волнам разговора о любви. Да, я
была сурова с ним, но что еще мне оставалось?
«Вопрос закрыт», — подумала я. Трех дней, проведенных
нами бок о бок — да еще вдобавок я ходила в одном и том же, — хватило ему,
чтобы отказаться от своего намерения. Моя женская гордость была уязвлена, но
одновременно я испытывала и облегчение.
«Неужели в глубине души я этого и хотела?»
