От его слов сердце мое сжималось. А Дева по-прежнему
улыбалась, и младенец Иисус глядел на меня весело. Когда-то и я веровала во все
это, но прошло время — и возникшее с прожитыми годами ощущение того, что я
научилась рассуждать логично, здраво и стою на земле обеими ногами, отдалило
меня от религии. Как было бы хорошо, если бы воскресла во мне та прежняя,
детская, столько лет сопровождавшая меня вера — вера в ангелов и в чудеса! Но
одним лишь хотением ее не вернуть.
— Мой наставник сказал мне: «Если поверишь, что знаешь,
то в конце концов узнаешь», — продолжал он. — В одиночестве своей
кельи я стал разговаривать сам с собой. Я молился, чтобы Святой Дух снизошел ко
мне и научил меня всему, что мне надлежит знать. И вскоре понял, что
одновременно с моим звучит и другой, мудрый голос, произнося за меня слова.
— Со мной такое тоже бывало, — перебила я его.
Он выжидательно замолчал, но я больше ничего не сумела
сказать.
— Говори же, я слушаю.
Но слова у меня не шли с языка. Он говорил о таких
прекрасных вещах, я не смогла бы подобрать столь же выразительных слов.
— Другая все время пытается вернуться, — сказал
он, словно отгадав мои мысли. — Другая боится ненароком брякнуть глупость.
— Да, — ответила я, изо всех сил стараясь одолеть
страх. — Иногда случается, что я говорю с кем-нибудь с жаром и увлечением
и вдруг в какой-то момент начинаю произносить такое, о чем никогда раньше не
задумывалась. Мне кажется, будто я всего лишь передаю мысли того, кто
несравненно умнее меня и гораздо лучше разбирается в жизни. Но это бывает
редко. Обычно предпочитаю помалкивать и слушать. И верю, что узнаю что-то
новое, хотя в конце концов все забываю.
— Нет ничего более непостижимого для человека, чем он
сам. Если будем мы иметь веру с горчичное зерно, то сдвинем эту гору. Вот это я
усвоил. И сегодня я удивляюсь, с уважением слушая свои собственные слова.
Апостолы были неграмотными, невежественными рыбаками. Но они принимали огонь,
сходящий с небес. Они не стыдились своего невежества — у них была вера в
Святого Духа. Этот дар принадлежит лишь тому, кто захочет принять его.
Достаточно лишь поверить, принять и не бояться совершить ошибку.
Дева с улыбкой стояла передо мной. Вот уж у кого были все
основания плакать — а она улыбалась.
— Продолжай, — сказала я.
— Я уже все сказал. Надо принять дар. И тогда он
проявится, обретет свое выражение.
— Эта штука так не работает.
— Разве ты не понимаешь меня?
— Понимаю. Но я — такая же, как и все прочие люди: я
боюсь. Тем, о чем ты говоришь, можешь воспользоваться ты, твой сосед, но не я.
— Все изменится, когда ты поймешь, что мы подобны вот
этому младенцу перед нами, что глядит на нас.
— Но к этому времени все мы осознаем, что подходим
слишком близко к свету и не сможем возжечь свое собственное пламя.
Он ничего не ответил.
— Ты не договорил насчет семинарии, — спустя
некоторое время напомнила я.
— Я не уйду из семинарии.
И прежде чем я успела что-то ответить, встал и направился к
алтарю.
Я не шевельнулась. Голова пошла кругом, я не понимала, что
происходит. «Не уйду из семинарии»!
Лучше не думать. Плотина прорвана, любовь затопила душу, и
поток мне не сдержать. Есть еще один выход — призвать на помощь Другую, ту,
кого душевная слабость делала суровой, а робость — холодной, но я больше не
хотела этого. Я больше не могла смотреть на жизнь ее глазами.
Думы мои прервал внезапно раздавшийся звук — пронзительный и
долгий, словно рядом кто-то взял ноту на гигантской флейте. Сердце мое
заколотилось.
За первым звуком последовал второй. Потом еще один. Я
оглянулась назад: деревянная лестница вела на небрежно сколоченный помост,
резко контрастировавший с ледяной красотой и гармонией церкви. На помосте я
увидела старинный орган.
И — его. В полутьме я не различала лица, но знала — он там.
Я поднялась с места, но тотчас прозвучал его взволнованный
голос:
— Пилар! Оставайся на месте!
И я повиновалась.
— Пусть Великая Мать вдохновит меня, — продолжал
он. — Пусть музыка сегодня станет моей молитвой.
И начал играть «Аве Мария». Было часов шесть, наступало
время «Ангелуса»
[2], время,
когда свет и тьма перемешиваются. Звуки органа гулко разносились по пустой
церкви, проникая, казалось, в древние камни ее стен, перемешиваясь с духом
легенд и жаром молитв, окутывавших статуи святых. Я закрыла глаза, чтобы музыка
проникла мне в самую душу, смыла с нее страх и чувство вины, внушила мне, что я
— лучше, чем думала, сильней, чем считала себя.
Я испытывала неистовое желание помолиться, и с тех пор, как
я свернула с дороги веры, такое со мной было впервые. Я по-прежнему сидела на
скамейке, но душа моя преклонила колени перед Богоматерью, простерлась у ног
женщины, которая сказала:
«да»
Хотя могла бы сказать «нет», и тогда ангел отыскал бы
другую, и ее отказ вовсе не был бы в глазах Господа грехом, потому что Господь
знает всю меру слабости детей Своих. Но она сказала?
«да будет воля Твоя»
Хотя сознавала, что вместе со словами ангела получает
страдания и муки выбранной ею судьбы; хотя глазами души уже могла различить,
как сын ее возлюбленный покидает отчий дом, как люди идут за ним следом, а
потом отрекаются от него, но она сказала «да будет воля Твоя»
Хотя в самый высший, самый священный в жизни каждой женщины
миг она должна была оказаться в хлеву и родить в окружении скотов, ибо так
заповедано было Писанием,
«да будет воля Твоя»
Хотя когда в смятении она отыскивала своего мальчика на
улицах, то нашла его в храме. И он попросил не мешать ему, потому что ему нужно
выполнить иные обязательства, исполнить иной долг,
«да будет воля Твоя»
Хотя знала, что до конца дней его будет искать сына, и
клинок страдания навсегда останется в ее сердце, и ежеминутно будет она
трепетать за его жизнь, ибо она — под угрозой, а он преследуем и гоним,
«да будет воля Твоя»
Хотя, встретив его в толпе, она не сумеет приблизиться к
нему,
«да будет воля Твоя»
Хотя, когда она попросила кого-то сообщить ему, что она —
здесь, он, указав рукою своей на учеников своих, велел передать ей: «вот матерь
моя и братья мои»,
