— Давайте помолимся за всех тех, кто сегодня впервые
участвует в этом харизматическом обновлении.
Стало быть, я здесь не одна такая. Сознание этого успокоило
меня.
Вновь зазвучало песнопение. На этот раз я не пела вместе со
всеми, а только слушала и просила, чтобы благодать осенила меня.
А нужно мне было многое.
— Примем благословение, — сказал священник. Все
повернулись к освещенной пещере на другом берегу реки. Священник прочел
несколько молитв и благословил нас. После этого все расцеловались, поздравили
друг друга с праздником и разошлись.
Он подошел ко мне. Лицо его было веселей, чем обычно.
— Ты вымокла насквозь, — сказал он.
— И ты тоже, — смеясь, ответила я.
Мы сели в машину и вернулись в Сент-Савен. Как я мечтала об
этой минуте, а теперь, когда она наступила, — не знаю, что сказать. Какими
словами описать дом в горах, книги и диски, обряд, неведомые языки и шатер,
образованный восемью молящимися?
Он живет в двух мирах. Где-нибудь и когда-нибудь эти два
мира сольются в один — и мне необходимо понять, как это произойдет.
Но слова в такие моменты ничего не значат. Любовь познается
только любовью.
— У меня только один свитер, — сказал он, когда мы
вошли в комнату. — Надень его. Завтра куплю себе другой.
— Давай повесим одежду на калорифер. К утру она
высохнет, — ответила я. — А у меня есть майка, я ее вчера выстирала.
На несколько мгновений воцарилась тишина. Одежда. Нагота.
Холод.
В конце концов он вытащил из чемодана еще одну футболку.
— Сгодится вместо ночной рубашки?
— Конечно.
Я погасила лампу. В темноте стянула с себя промокшую одежду,
развесила ее над калорифером и повернула регулятор на полную мощность.
Уличный фонарь давал достаточно света, чтобы он видел мой
силуэт и знал, что я — голая. Я надела майку и нырнула под одеяло.
— Я люблю тебя, — услышала я его голос и сказала в
ответ:
— Я учусь любить тебя.
Он закурил.
— Как, по-твоему, сейчас подходящее время?
Я знала, о чем он говорит. Поднялась и присела на край его
кровати.
Красный огонек сигареты через равные промежутки времени
освещал его лицо. Он взял меня за руку, и так мы просидели несколько мгновений.
Потом я высвободилась и погладила его по голове.
— Ты не должен спрашивать, — ответила я. —
Любовь не задает вопросы, ведь если мы начнем задумываться — начнем бояться.
Это — необъяснимый страх, я не стану даже и пытаться облечь его в слова. Это
может быть страх того, что тебя отвергнут, не примут, страх нарушить
очарование. Звучит нелепо, но это так. А потому надо не спрашивать, а совершать
поступки. Как ты сам и столько раз говорил — надо рисковать.
— Я знаю. И никогда прежде не спрашивал.
— Ты уже завладел моим сердцем, — сказала я, делая
вид, что не слышала его слов. — Завтра можешь покинуть меня, но мы всегда
будем вспоминать чудо этих дней; романтическую любовь, возможность, мечту. Но я
думаю, что Господь в неизреченной и бесконечной мудрости своей запрятал ад
посреди рая. И сделал это для того, чтобы мы всегда были настороже. Для того,
чтобы мы, наслаждаясь радостью Милосердия, не забывали про столп Строгости.
Руки, гладившие мои волосы, напряглись.
— Ты — способная ученица, — сказал он.
Меня удивило это замечание, но потом я вспомнила: «Если
поверишь, что знаешь, то в конце концов узнаешь».
— Не думай, что я такая уж недотрога, — сказала
я. — У меня было много мужчин. Я крутила любовь с теми, кого толком и не
знала.
— Я тоже, — ответил он.
Он хотел, чтобы это прозвучало непринужденно, но по тому,
как изменились прикосновения его рук, я поняла — мои слова причинили ему боль.
— Но с сегодняшнего утра я вновь стала девственницей.
Не пытайся понять — только женщина знает, о чем я говорю. Я заново открываю для
себя любовь. И это постижение требует времени.
Он дотронулся до моей щеки. Я чуть прикоснулась губами к его
губам и вернулась в свою кровать.
Сама не знаю, почему я вела себя так, а не иначе. Не понимаю
— хотела ли я привязать его к себе еще крепче или отпустить на свободу.
Но этот день выдался уж таким долгим… Я была слишком утомлена,
чтобы думать.
Ночью ко мне снизошли умиротворение и покой. Была минута,
когда мне, остававшейся в глубоком сне, показалось, что я проснулась. Я ощущала
рядом присутствие женщины, которую словно бы давно знала, и потому чувствовала
себя надежно защищенной и любимой.
А по-настоящему я проснулась в семь часов от нестерпимой
жары. Вспомнила, что включила обогреватель на полную мощность, чтобы просушить
одежду. За окном было еще темно. Стараясь двигаться бесшумно, чтобы не
разбудить его, я поднялась. И, поднявшись, увидела, что его нет.
Меня охватила паника. И Другая, тотчас очнувшись,
заговорила: «Ну, видишь? Стоило тебе согласиться, как он исчез. Все мужчины
одинаковы».
Паника усиливалась с каждой минутой. Я не могла терять
власть над собой. Но Другая говорила не умолкая:
«Я пока еще здесь. Ты позволила ветру сменить направление,
ты отворила двери, и любовь ворвалась в твою жизнь, затопляя ее. Если будем
действовать без промедления, еще успеем все снова взять под контроль».
Я должна перестать витать в облаках. Я должна быть
осмотрительна.
«Он ушел, — продолжала Другая. — И тебе нужно как
можно скорее выбраться из этой дыры. Твоя жизнь в Сарагосе еще не претерпела
изменений — вернись к ней. Поспеши. Беги со всех ног. Пока не потеряла все то,
что приобрела ценой таких усилий».
«У него, должно быть, были мотивы», — подумала я.
«У мужчин всегда находятся мотивы, — возразила мне
Другая. — Мотивы мотивами, а женщина в результате остается одна».
Теперь мне необходимо решить, как вернуться в Испанию. Мозг
должен быть занят постоянно.
«Обратимся к практической стороне, — сказала
Другая. — Деньги».
Денег у меня не было вовсе. Надо спуститься, позвонить
родителям — за их счет — и попросить выслать сколько-нибудь на дорогу.
Но сегодня — праздник, и деньги можно будет получить только
завтра. Что я буду есть? Как объясню хозяевам, почему с уплатой им придется
подождать два дня?
