«Да ничего им не надо объяснять», — ответила Другая. Ну
конечно, у нее есть опыт, она умеет справляться с такими ситуациями. Она — не
ошалевшая от любви девчонка, а женщина, всегда, во всякую минуту жизни знающая,
чего она хочет. И мне надо вести себя так, будто ничего не случилось, будто он
скоро вернется. А когда придет перевод — заплатить и ехать восвояси.
«Прекрасно, — похвалила меня Другая. — Ты вновь
становишься такой, как прежде. Не надо печалиться — когда-нибудь ты встретишь
человека, которого сможешь любить, ничем не рискуя».
Я потрогала свои вещи — высохли. Теперь предстоит выяснить,
в каком из этих городишек есть банк, а потом отправляться звонить, то есть
заняться делом, и тогда у меня не останется времени плакать или тосковать.
И лишь в эту минуту я заметила записку:
«Я — в семинарии. Собери свои вещи (ха-ха-ха), вечером мы
едем в Испанию. Буду после обеда».
И чуть ниже: «Я люблю тебя».
Прижав записку к груди, я вместе с облегчением почувствовала
себя жалкой и несчастной. И заметила, что Другая, явно озадаченная моей
находкой, куда-то девалась.
Я тоже его любила. И с каждой минутой, с каждой секундой эта
любовь крепла, росла и преображала меня. Я вновь обрела веру в будущее, и ко
мне мало-помалу возвращалась вера в Бога.
И все это сделала любовь.
«Не желаю больше плутать в темных закоулках собственной
души, — сказала я себе, решительно захлопывая дверь перед носом
Другой. — Что с третьего этажа вывалиться, что с сотого — разницы
никакой».
Так что если уж падать, то — с небоскреба.
— Покушайте сперва, — сказала хозяйка.
— Я не знала, что вы говорите по-испански, — с
удивлением воскликнула я.
— Граница в двух шагах. Летом в Лурд наезжают туристы.
Не смогу объясниться — не сдам комнаты.
Она поставила на стол поджаренный хлеб и кофе с молоком. Я
внутренне приготовилась встретить этот день: каждый час будет тянуться год.
Может быть, это угощение отвлечет меня?
— Вы давно с ним женаты? — спросила она.
— Это — моя первая в жизни любовь, — ответила я. И
все на этом.
— Видите вон те вершины? — продолжала она. —
Моя первая любовь погибла на одной из них.
— Но потом вы повстречали другого человека.
— Да, повстречала. И умудрилась вновь обрести счастье. Судьба
распоряжается забавно: почти никто из моих знакомых не вступил в брак со своей
первой любовью. А те, с кем это все же случилось, постоянно твердят мне, что
пропустили нечто очень важное, что не пережили всего, что должны были… — Она
вдруг осеклась. — Ой, простите. Я не хотела вас обидеть.
— Я и не обиделась.
— Знаете, я всегда смотрю на тот колодец. И думаю: если
бы не святой Савен, который велел копать в этом месте и обнаружил воду, наш
городок располагался бы ниже, возле реки.
— А при чем тут любовь? — спросила я.
— Этот колодец притягивает к себе людей, у каждого из
которых — свои надежды, свои мечты, свои трудности. Однажды кто-то решился,
отважился найти воду, и вода появилась, и все стали собираться вокруг нее.
Просто я думаю, что когда мы смело ищем любовь — любовь обнаруживается, а мы
притягиваем к себе новую и новую любовь. Если тебя любит один человек, значит,
любят все. А если ты одинок — значит, станешь еще более одиноким. Так вот
забавно устроена жизнь.
— Вы не слыхали про книгу под названием И Цзин? —
спросила я.
— Нет, никогда.
— Там говорится, что можно изменить город, но нельзя
перенести в другое место колодец. Влюбленные встречаются, утоляют свою жажду,
строят свои дома, растят детей — и все это вокруг него. Но если один из
влюбленных захочет уйти, колодец не сможет последовать за ним. Оставленный
колодец останется на том же месте, он, хоть и заброшен, будет полон чистой
водой прежнего.
— Такие речи больше подходят старухе, на долю которой
выпало много страданий, а не молоденькой женщине, — сказала она.
— Нет. Я всегда боялась. Я никогда не рыла колодцев.
Сейчас я это делаю впервые и не хочу позабыть о том, как это рискованно.
Тут я что-то нащупала в кармане и, поняв, что это,
похолодела. Отставила чашку с кофе.
Ключ. Он дал мне ключ.
— В вашем городке жила одна женщина, перед смертью
завещавшая все свое имущество семинарии в Тарбесе, — сказала я. — Вы
знаете, где ее дом?
Хозяйка открыла дверь и показала на один из средневековых
домиков на площади.
— Вот он. Два священника провели там почти два месяца.
И… — она запнулась, с сомнением глядя на меня, но потом договорила:
— И один из них очень похож на вашего мужа.
— Это он и есть, — уже с порога сказала я, очень
довольная тем, что позволила эту шалость ребенку, живущему у меня в душе.
Я остановилась перед домом, не зная, что делать. Все тонуло
в густом тумане, и мне казалось: я во сне, где бродящие в каком-то пепельном
пространстве странные фигуры влекут меня в еще более странные места.
Мои пальцы нервно ощупывали ключ.
Когда все вокруг затянуто такой пеленой, горы из окна не
разглядишь. В доме, должно быть, темно — солнца-то нет, и шторы задернуты. В
доме, должно быть, печально — ведь его нет рядом.
Взглянула на часы. Девять.
Надо заняться чем-нибудь, что могло бы скрасить мне
ожидание. А ждать придется долго.
Ждать. Это был первый урок, преподанный мне любовью. День
еле тянется, мы строим тысячи планов, ведем тысячи воображаемых разговоров,
даем себе обещания в таких-то и таких-то обстоятельствах вести себя совсем
по-другому — а сами места себе не находим, ждем не дождемся, когда же придет
наш возлюбленный.
А придет — не знаем, что сказать. Многочасовое ожидание
переходит в напряжение, напряжение сменяется страхом, а страх заставляет
стыдиться нежности.
«Не .знаю, должна ли я войти». Мне припомнился вчерашний
разговор — этот дом был символом мечты и ее воплощением.
Но ведь нельзя же целы день торчать у крыльца.
Набравшись храбрости, я вытащила из кармана ключ, подошла к
дверям.
— Пилар! — донесся из тумана голос с сильным
французским акцентом.
Я скорее удивилась, чем испугалась. Это мог быть хозяин
нашей квартиры — но я вроде бы не говорила ему, как меня зовут.
— Пилар! — голос приблизился.
