— …что там была пещера, — договорил он. —
Пойдем туда!
Пройти под отвесными струями падающей с высоты воды
невозможно, и монахи еще в незапамятные времена прорыли тоннель, ведущий от
верхней точки каньона вглубь пещеры.
Вход отыскать нетрудно. Летом, наверное, там зажигают свет,
чтобы туристы не заблудились, но сейчас никого, кроме нас, нет и тоннель
погружен в темноту.
— Идем? — спрашиваю я.
— Ну конечно! Положись на меня.
И проникнув в отверстие, проделанное рядом с водопадом, мы
начали спуск. Нас окружала тьма, но мы знали, куда идем, — и ведь он
просил положиться на него.
«Благодарю Тебя, Господи, — думала я, пока мы все
глубже проникали в лоно земли. — Ибо я была заблудшей овцой, Ты же вернул
меня в стадо. Ибо жизнь моя была мертва, Ты же возродил ее. Ибо любовь давно не
жила в моем сердце, а Ты вновь одарил меня ее благодатью».
Я держалась за плечо моего возлюбленного, и он направлял мои
шаги по темным дорогам, зная, что скоро вновь воссияет нам свет и возрадуемся
мы. Очень может быть, что грядущее переменит роли — я, вооружась такой же
любовью и такой же уверенностью, буду вести его, пока не окажемся в месте
безопасном, и тогда мы отдохнем.
Мы шли медленно, и пути этому, казалось, не будет конца.
Может быть, этот новый ритм знаменует собой окончание целой эпохи в моей жизни
— когда ни единый лучик света не озарял ее. Шагая по этому тоннелю, я
вспоминала, сколько же времени убила впустую, сидя сиднем на одном и том же
месте, пытаясь пустить корни в почву, на которой ничего не растет и вырасти не
может.
Но Господь милосерден, и вот я обрела вновь и былое
воодушевление, и радость бытия, и приключения, о которых мечтала, и человека,
которого, сама того не зная, ждала всю жизнь. Я не испытывала никаких угрызений
совести оттого, что он бросил семинарию, — я помнила, как отец-настоятель
сказал, что есть разные способы служить Богу, а наша любовь умножит эти способы.
С этой минуты и я получаю возможность служить и помогать — и все это благодаря
ему.
Мы выйдем к людям, он будет вселять мир в их души, я — в
его.
«Благодарю Тебя, Господи, за то, что помог служить Тебе.
Научи, как быть достойной этой чести. Даруй мне силы стать частицей его
предназначения, идти рядом с ним по земле, возродить мою духовную жизнь. Пусть
станут наши дни такими, как были эти, — пусть будем мы переходить из края
в край, исцеляя больных, утешая отчаявшихся, неся слово любви Великой Матери ко
всем нам».
Внезапно вновь стал слышен шум водопада, путь наш осветился,
и черный тоннель сделался одним из прекраснейших мест на Земле. Мы находились
внутри огромной — размерами с кафедральный собор — пещеры. Три стены ее были из
камня, четвертую образовывала стена воды, падающей с высоты в сине-зеленое
озеро у наших ног.
Лучи заходящего солнца пронизывали ее, и мокрые камни
сверкали.
Не произнося ни слова, мы в изнеможении привалились к стене.
В детских наших играх, в ребяческих фантазиях это место было
сокровищницей, где пираты хранили награбленное. Теперь оно стало чудом
Матери-Земли: я чувствовала, что нахожусь в ее лоне, я знала — Она здесь, три
ее каменных стены защищают нас, а четвертая, водяная, — смывает с нас
грехи.
— Спасибо, — произнесла я вслух.
— Кого ты благодаришь?
— Ее. И тебя, ставшего орудием Ее воли, вернувшей мне
былую веру.
Он подошел к берегу подземного озера. Поглядел на
сине-зеленую воду и улыбнулся.
— Иди сюда.
Я приблизилась.
— Мне надо рассказать тебе то, чего ты еще не знаешь.
Эти слова встревожили меня, но взгляд его оставался покоен,
и я успокоилась тоже.
— Каждый человек, сколько ни есть их на Земле, наделен
даром, — начал он. — У одних он проявляется сам собой, другим надо
приложить усилия, чтобы отыскать и выявить его. Я, например, трудился все те
четыре года, что провел в семинарии.
Теперь, если вспомнить словечко, которое употребил он в тот
день, когда старик-сторож хотел преградить нам путь в часовню, мне следовало
«подыграть» ему.
Надо было сделать вид, что я ничего не знаю.
«Ничего страшного», — подумала я, а вслух, желая
выиграть время, чтобы получше сыграть свою роль, сказала:
— И что же ты делал в семинарии?
— В общем, это неважно, — ответил он. —
Важно, что я сумел развить и укрепить свой дар. Когда Господь того хочет, я
способен исцелять недуги.
— Но это же замечательно! — воскликнула я,
притворяясь удивленной. — Нам не надо будет тратить деньги на врачей.
Однако он не улыбнулся моей шутке. И я почувствовала себя
дурой набитой.
— Я развил мои дарования благодаря харизматическим
ритуалам, которые ты видела. В ответ на мою молитву Святой Дух нисходил ко мне
и осенял меня, я лечил больных наложением рук и исцелял их. Вскоре молва об
этом распространилась по всей округе, и с утра у монастыря выстраивалась
длинная вереница страждущих, недужных, увечных, которые ждали от меня помощи. В
каждой гноящейся и зловонной ране виделись мне язвы Иисуса.
— Я горжусь тобой, — прошептала я.
— Многие в монастыре были против этого, но
отец-настоятель оказывал мне неизменную поддержку.
— Мы продолжим это. Вместе пойдем по свету. Я буду
промывать раны, ты — благословлять их, а Господь — являть Свои чудеса.
Он отвел от меня взгляд, устремил его на озеро. Как в ту
ночь в Сент-Савене, когда мы пили с ним вино у колодца, я ощутила рядом некое присутствие.
— Я уже рассказывал тебе, но повторю, — продолжал
он. — Однажды ночью я проснулся. Моя келья была ярко освещена. Я увидел
лик Великой Матери, Ее взгляд, исполненный любви. С той минуты Она стала
являться мне время от времени. Я не могу призвать Ее, но иногда Она предстает
мне.
А сам я тогда уже был в числе истинных преобразователей
Церкви. И твердо знал: мое земное предназначение — не только исцелять недуги,
но и пролагать пути, по которым придет в мир Бог-Женщина. Укрепится женское
начало, вновь воздвигнется столп Милосердия — и Храм Мудрости вознесется в
сердцах человеческих.
Я глядела на него неотрывно. Лицо его, минуту назад
выражавшее такое напряжение, смягчилось.
— Это предполагало свою цену, и я был готов платить.
И он замолчал, словно не зная, что сказать.
— Что значит «был»? — спросила я.
