Женщина взглянула на меня и ничего не сказала. Потом вышла и
тут же вернулась со стопкой бумаги и ручкой.
— Пойдем-ка наружу. Мы вышли. Рассветало.
— Дыши глубже, — попросила она. — Пусть
утренняя свежесть проникнет в твои легкие, разбежится по крови. Ты вчера чудом
осталась жива.
И судя по всему, ты и сама не понимаешь смысл той истории,
которую только что мне рассказала. Ты увидела лишь ее печальный конец и забыла те
счастливые мгновения, что были в церкви. Забыла, как показалось тебе — небеса
спускаются на землю. Забыла, как думала — хорошо проживать все эти мгновения
вместе и рядом с… — она помедлила и договорила, улыбнувшись и подмигнув:
— …твоим другом детства. Помнишь слова Иисуса: «Пусть
мертвые хоронят своих мертвецов». Ибо Он знал, что смерти нет. Жизнь была до
того, как мы появились на свет, и пребудет после того, как мы этот свет
оставим.
У меня на глаза навернулись слезы.
— И то же самое происходит и с любовью, —
продолжала она. — Она существовала раньше и будет существовать вечно.
— Мне кажется, вы знаете мою жизнь, — сказала я.
— У всех любовных историй — много общего. И мне в свое
время пришлось пройти через это. Но я этого не помню. Помню, что любовь воскресла
и вернулась в облике другого человека, новых надежд, новой мечты.
Она протянула мне бумагу и ручку.
— Напиши все, что чувствуешь. Извлеки эти чувства из
своей души, излей их на бумагу, а потом выбрось. Легенда гласит, будто в
Рио-Пьедра такая холодная вода, что все, попадающее в воды этой реки, —
листья, насекомые, птичьи перья — со временем превращается в камни, устилающие
ее русло. Как знать, может быть, полезно будет бросить в стремнину и страдание?
Она поцеловала меня и сказала, что, если захочу, могу
вернуться к обеду.
— Не забудь! — крикнула она мне вслед. —
Любовь пребудет вечно. Меняются возлюбленные.
Я засмеялась, она помахала мне рукой.
Я долго глядела на реку. Плакала до тех пор, пока не
почувствовала — слезы иссякли.
И тогда я начала писать.
Эпилог
День, и другой, и третий я писала. Каждое утро приходила я
на берег реки. Ближе к вечеру появлялась та женщина и, взяв меня за руку,
уводила к себе — в свою келью в старом монастыре.
Она стирала мою одежду, готовила немудрящий ужин, говорила о
пустяках, укладывала меня спать.
Однажды утром, когда работа моя близилась к завершению, я
услышала — подъехал автомобиль. Сердце мое замерло, потом заколотилось, но я не
хотела верить тому, что оно говорило мне. Я уже чувствовала себя свободной от
всего, я была готова вернуться в мир и снова стать его частью.
Самое трудное уже минуло, оставив по себе светлую печаль.
Но сердце не обмануло меня. Не поднимая глаз от рукописи, я
ощутила присутствие, услышала его шаги.
— Пилар, — произнес он, садясь рядом.
Я не отозвалась. Продолжала писать, но мысли уже
разбредались, и собрать их мне было не под силу. Сердце билось, трепыхалось
так, словно хотело выскочить из груди, кинуться ему навстречу. Но я не пускала.
Он сидел, глядя на реку, а я без остановки водила пером по
бумаге. Так прошло все утро — никто из нас не произносил ни слова, — и я
вспомнила безмолвие той ночи у колодца, когда мне внезапно открылось — я люблю
его.
Руку свело от усталости, и я остановилась. Тогда он сказал:
— Когда я вышел из пещеры, было уже темно, и я потерял
тебя из виду. Поехал в Сарагосу. Потом — в Сорию. Я исколесил бы весь мир,
отыскивая тебя. Вернулся в монастырь Пьедра и тут встретил женщину. Она сказала
мне, где ты. И добавила, что все эти дни ты меня ждала.
Слезы выступили у меня на глазах.
— Я останусь рядом с тобой, пока ты будешь сидеть здесь
на берегу. А когда пойдешь спать — лягу у порога. А если уедешь в дальние края
— последую за тобой.
Так будет до тех пор, пока ты не скажешь: «Уходи». Тогда я
уйду. Но все равно буду любить тебя всю жизнь.
Я уже не могла скрывать слезы. Он тоже плакал.
— Хочу, чтобы ты знала… — начал он.
— Не говори ничего. Вот, прочти, — ответила я и
протянула ему стопку исписанных листков.
Весь день до вечера я смотрела на реку. Женщина принесла нам
бутерброды и вина, сказала что-то насчет погоды и снова оставила нас наедине.
Не раз он прерывал чтение и в глубокой задумчивости устремлял невидящий взгляд
к горизонту.
Мне захотелось пройтись по лесу, взглянуть на маленькие
водопады, на склоны гор — каждый из них хранил свою легенду, каждый был
исполнен тайного смысла. На заходе солнца я вернулась туда, где оставила его.
— Спасибо, — произнес он, протягивая мне
рукопись. — И прости.
На берегу Рио-Пьедра села я и улыбнулась.
— Твоя любовь спасла меня и возвратила к моим
мечтам, — продолжал он.
Я продолжала сидеть молча и неподвижно.
— Помнишь псалом 137-й? — спросил он.
Я покачала головой. Мне было страшно размыкать уста.
— При реках Вавилона…
— Да-да, конечно, помню, — сказала я, чувствуя,
что мало-помалу возвращаюсь к жизни. — Там говорится об изгнании. О людях,
повесивших свои арфы на ветви деревьев, ибо не могли играть то, чего просило
сердце.
— Но потом, отплакав, со светлой печалью вспомнив землю
своих снов, псалмопевец обещает себе самому:
Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя.
Прилипни язык мой к гортани моей,
Если я забуду тебя, Иерусалим.
Он снова улыбнулся:
— Я уже начинал забывать это. Ты заставила меня
вспомнить.
— Как ты думаешь — вернется к тебе твой дар? — спросила
я.
— Не знаю. Но Господь всегда давал мне вторую попытку.
Он дает мне тебя. И ты поможешь мне вновь обрести мой путь.
— Наш путь, — поправила я.
— Да, наш.
Он взял меня за руки, помог подняться с земли.
— Собери свои вещи. Едем. Сами собой мечты явью не
станут.
Январь 1994 г.
