Точно, нашла наконец подходящее слово… Всего-то несколько раз поговорили, и — словно околдовал меня. То, что я к нему чувствовала, было — больше, чем благодарность. И… Что-то совсем иное. К благодарности — которую я, естественно, тоже чувствовала — не имевшее никакого отношения. При этом я понимала, что подобные чувства совершенно неуместны и не нужны ни мне, ни ему, ни Косте. И ничего хорошего я от этого всего не ждала! Только неприятностей. Так уж меня жизнь научила.
— Я же говорю: мне кажется, он имеет отношение к спецслужбам! Он сказал, что должен поговорить с тобой. И лучше, если вашу встречу устрою я, на своей территории. По телефону с тобой об этом говорить запретил. Только при личной встрече.
— Значит, они прослушивают мой телефон…
— Возможно. Но, знаешь, мне показалось, что он — мужик серьезный и действительно знает, как тебе помочь. И хочет помочь.
— Почему?
— Во-первых, ты ему нравишься. Я вижу, меня не обманешь… А во-вторых — возможно, они занимаются сейчас этим делом?
— Как ты думаешь, мне радоваться или ужасаться?
— Радоваться, конечно.
— Я почему-то с подозрением отношусь к нашим современным спецслужбам.
— Зря. Наверняка там остались честные люди. Не могут же все быть продажными!
— Мне кажется, могут…
— Ты — пессимистка. Кафе-мороженое или речной трамвайчик?
— Кафе-мороженое. В детстве Дедушка водил меня в «Космос» и «Север» на улице Горького. В «Космосе» мороженое было очень сливочное, такое вкусное-вкусное. Мне нравились «Солнышко» — с абрикосовым джемом, «Планета» — с орехами, «Космос» — с шоколадом и орехами, и еще было такое, с медом, не помню, как называлось… А в «Севере» подавали фруктовое мороженое разных сортов, со взбитыми сливками! И не так уж дорого стоило. — Я вздохнула. — А после перестройки оба кафе закрыли и устроили там что-то вроде борделей…
— Ночные клубы.
— Вот я и говорю! Что-то вроде борделей.
— Ты никогда не была в ночных клубах?
— Нет. И не пойду.
— А я вот посещаю ночные клубы. Но в «Космосе» и «Севере» не был никогда. Потому что я — лимитчик! Я отведу тебя в итальянское кафе-мороженое. Очень вульгарное и очень дорогое заведение, куда ходят только богатые негодяи, заработавшие деньги неправедным трудом.
— Может, тогда лучше на речном трамвайчике? — жалобно спросила я.
— Нет. Решение принято, и поздно его менять. И потом, мне кажется, тебе полезно будет взбодриться…
Ох, если бы Костя знал, что слова его окажутся пророческими! Насчет того, чтобы взбодриться… Правда, он сам никогда в жизни не предположил бы такого!
Он долго и старательно причесывался. Долго выбирал подобающий случаю туалет. Нарядился — как на раздачу пальмовых ветвей в Каннах!
Я сделала макияж и переоделась в самое приличное платье из тех, что взяла с собой. Красное платье. Красное и бархатное. Все мои нарядные платья были красными и бархатными. Как то Никино платье, из-за которого я в детстве получила душ из кипящего компота! Разумеется, пришлось сменить кроссовки на туфли. Ноги тут же заболели. Ненавижу изящные дамские туфли. Костя подбивал меня распустить волосы — но на это я уже не могла согласиться. Потом ведь их не расчешешь.
Хорошо, что я положила-таки в сумочку пистолет! Костя был против, но без оружия я чувствовала себя такой беззащитной…
Мы вышли из квартиры.
И увидели, как навстречу нам, по коридору, в сторону своей квартиры, идет сосед Алексей Иванович. А с ним — тот красивый мальчик, который частенько его сопровождал. Не знаю уж, секретарь, денщик или — чем черт не шутит? — любовник… Алексей Иванович приветливо нам улыбнулся. Я еще успела порадоваться, что наконец-то он видит меня в красивом наряде и с макияжем. В красном платье и с красной помадой на губах.
И в этот момент в глубине коридора, там, где он сворачивает к лифту, появились какие-то люди.
И начали стрелять.
Я не знаю, видели ли они нас с Костей.
Возможно, Алексей Иванович со спутником закрывали им обзор.
А может, хотели убить его во что бы то ни стало.
Даже ценою нескольких случайных жертв.
Выстрелом Алексея Ивановича швырнуло на пол, ничком.
Мальчик выхватил пистолет и, прижавшись к стене, что, по-моему, было бессмысленным в насквозь простреливаемом коридоре, принялся палить… Как в американском боевике: так же активно — и безрезультатно.
Костя толкнул меня к двери и попытался закрыть собой.
Я выхватила из сумочки пистолет и, сняв предохранитель, сделала несколько выстрелов…
Алексей Иванович к этому моменту тоже приподнялся, извернулся и принялся стрелять…
Собственно, на все про все ушло несколько мгновений. Просто запомнилось все очень хорошо — в мельчайших подробностях.
Нападавшие попадали.
И больше не стреляли.
Костя с ужасом смотрел на пистолет в моей руке.
Алексей Иванович медленно поднялся, цепляясь за стену.
На его светлом льняном пиджаке расплывалось кровавое пятно.
Его мальчик подбежал к поверженным врагам. Алексей Иванович оглянулся на меня… Криво улыбнулся… И присоединился к своему юному другу.
Юноша несколько раз пнул ногой одного из лежащих.
— Т-ты… С-су-у-ука… — простонал киллер-неудачник.
Юноша еще раз ударил его.
— Падла ты, Кривой, падла! Все равно тебя достанут… Сдохнешь…
— Но ты этого не дождешься, — тихо ответил Алексей Иванович и выстрелил раненому в голову.
Костя застонал — так, словно пуля попала в него…
Раненый затих.
Остальные двое, похоже, были мертвы. На удары не реагировали. Но юноша проверил у них пульс и реакцию зрачков. Видно, знал свое дело. И не в первый раз оказался в подобной ситуации.
Двери лифта открылись, и на площадку выскочил охранник — в бронежилете и с автоматом.
Другой синхронно появился со стороны лестницы.
— Алексей Иванович! Все в порядке? — тяжело дыша, спросил тот, кто пришел с лестницы.
— Уберите этот мусор. И чтобы никаких ментов и журналюг… Запись ведется? — Алексей Иванович кивнул в сторону видеокамеры.
— Нет… Вхолостую работают… Просто смотрим по телеку, что где. Увидели… Но поздно. Откуда они взялись? Мимо нас не проходили!
— Я потом разберусь. Если насчет записи соврал — с вами разберусь тоже. Пока — здесь убрать… И чтобы без шума.
— Будет сделано.
— Вот, возьми. — Алексей Иванович вынул бумажник и вытащил оттуда несколько купюр.
