– И все-таки я бы вам настоятельно посоветовал разобраться, посмотреть, прикинуть. Клянусь честью, это не я! Может быть, из окна Кошкиных нечаянно выронили. У них очень непослушные детки. Между нами говоря, сволочи, а не дети.
Дайнека узнала голос Семен Семеныча. Тот оправдывался, доказывая свою непричастность к проступку. Его оппонент не верил.
– Ты, морда очкастая, не гадь на детей! Последний раз предупреждаю: еще раз обольешь краской машину, приду и узлом завяжу. Понял?
– Понял, – с готовностью ответил Семен Семеныч.
Дверь захлопнулась. Мимо Дайнеки вниз по лестнице сбежал здоровенный мужик в белой футболке.
Дайнека подошла к двери и нажала кнопку звонка. Ей долго не открывали. Потом щелкнул замок, и в узкую щель высунулся нос Семен Семеныча.
– Ах, это вы, Людочка… Проходите быстрей.
Дверь за ней захлопнулась немедленно.
– …я говорила тебе, Сема, что когда-нибудь тебя поймают. Это дорогая машина. Он сразу понял, что краску вылил ты. Машина стояла под нашими окнами…
– Литочка! – крикнул Семен Семеныч, заглушая последние слова Аэлиты Витальевны. – К нам Людмилочка пришла! В гости!
Он скрылся в дверном проеме.
– Проходи, Людочка, я так рада тебя видеть.
Аэлита Витальевна выглядела похудевшей и усталой. Под глазами набухли болезненные подушечки.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Дайнека.
– Не знаю, – беспечно отозвалась женщина. – Мне теперь все равно.
– Это неправильно, – сказала Дайнека.
– Что неправильно, деточка? – уточнила Аэлита Витальевна.
– Неправильно хоронить себя заживо.
– Неправильно хоронить своих детей, – поправила ее Аэлита Витальевна. – Неправильно жить вместо них. Вот… – сказала она, опускаясь в кресло.
Дайнека согласно кивнула.
– Мне нужно кое о чем спросить у вас. Мы долгое время не виделись с Ниной, и я ничего не знала…
Она не договорила. Убедившись, что Аэлита Витальевна спокойна, продолжила:
– Расскажите мне, как она жила в последнее время.
– Как жила… – эхом отозвалась женщина. – Я сама не знала, как она жила в последнее время. С работы возвращалась поздно. Со мной почти не разговаривала. Иногда звонила, предупреждала, что ночует у подруги или в своей квартире. Я волновалась, звонила ей, проверяла. А Нина отключала телефон. Мы совсем перестали понимать друг друга.
– Вопрос, который я хотела задать… – Дайнека запнулась. – Помните, когда умерла Эльза Тимофеевна, Нина встречалась с парнем, его Лехой звали. Вы не знаете, когда они расстались?
– Ты про художника спрашиваешь?
– Про скульптора, – уточнила Дайнека.
– Какая разница… – бесцветно отозвалась Аэлита Витальевна. – Здесь я его не видела, не приходил. Был один, красивый такой, спортивный. Нина говорила, он был другом того художника.
– Вы думаете, она с ним встречалась?
– Да, какое-то время, недолго. А после того, как поменяла работу, он исчез, и мы больше не говорили о нем.
Дайнека вспыхнула нетерпением, переходящим в отчаяние:
– Как его звали?
– Не помню. По имени Нина его не называла, каждый раз по-новому – то «милый», то «дурачок»… Ты хорошо ее знаешь. Выдумщица. Да и недолго все это было.
– А Леха?
– Что?
– Леха больше не появлялся?
Аэлита Витальевна пожала плечами:
– Звонил как-то, жаловался, что Нина не отвечает на его звонки. А что я могла сделать… Она и мне не отвечала.
– А Семен Семеныч… – Дайнека пыталась подобрать верные слова.
– Сема! Опять ты подслушиваешь?! Заходи, у нас нет от тебя секретов. Не шифруйся! – воскликнула Аэлита Витальевна.
Дверь открылась в ту же секунду, как только Аэлита Витальевна проговорила последние слова. Смущенно улыбаясь, в комнату вошел Семен Семеныч.
– Ну что, девочки, чайку или еще чего-нибудь? – заговорщицки подмигнул он.
– Мы сами, – озабоченно проговорила Аэлита Витальевна. – Пойдем, Людочка на кухню.
Она встала и вышла из комнаты. Аэлита Витальевна была хорошей женой и на все смотрела глазами мужа. Но только не тогда, когда дело касалось хорошеньких женщин.
Дайнеке не удалось продолжить разговор наедине, пришлось отложить его до следующего раза.
И, как выяснилось, напрасно…
Оставалось время заехать к Лехе. По дороге Дайнека вспомнила обстоятельства, при которых с ним познакомилась. Усмехнувшись, она перенеслась мыслями в тот памятный день.
В то время Эльза Тимофеевна и Нина жили вместе. Нина училась на четвертом курсе университета, Дайнека на втором. В один из вечеров, когда подруги, по традиции, сидели на кухне, Нина выглядела подозрительно мечтательной и странной. Дайнека немедленно смекнула, в чем дело, и не ошиблась.
– Хочу отвести тебя к одному человеку, а потом узнать, что ты о нем думаешь, – вкрадчиво заговорила Нина. – Он скульптор, очень талантливый и немного сумасшедший. – Она рассмеялась. – Умеет буквально все! Кстати, вчера юбку мне сшил.
– Когда пойдем? – Дайнеке очень хотелось посмотреть на скульптора, который шьет юбки.
На следующий день они отправились в гости. В метро Дайнека купила цветы. С бутылкой идти не хотелось, а с пустыми руками она не привыкла. Выбрала букет, который можно было бы назвать мужским: крепкие темно-красные герберы и густые темно-зеленые елочки. Ей казалось, что скульптор оценит ее хороший вкус и художественные наклонности.
Нина привела ее на улицу Каховка. Подруги долго шли по жидкой, слякотной каше, состоящей из снега и грязной воды. Скульптор жил в серенькой шестнадцатиэтажной башне. Поднявшись на этаж, они остановились у его двери. Дайнека торжественно держала перед собой букет, заранее готовясь сказать что-то достойное.
В который раз, нажимая кнопку звонка, Нина заметно нервничала и, оглядываясь, смущенно улыбалась. За дверью послышались какие-то звуки, Нина снова нажала кнопку, и Дайнека видела, как напряглась ее спина.
Наконец дверь приоткрылась. Дайнека заулыбалась и, протягивая букет, уже собралась войти. Но как только двинулась вслед за Ниной, та резко развернулась и с силой толкнула ее в грудь. Дайнека выпала за порог, успев, однако, разглядеть в глубине коридора голую мужскую задницу.
Металлическая дверь захлопнулась.
Дайнека решила не гадать, что происходит внутри квартиры. Душа художника – потемки, и любые предположения, которые могла сделать она, человек далекий от искусства, будут, по меньшей мере, тривиальными. Словно в ответ на ее мысли из-за двери раздался куражливый голос пьяного человека:
