«Для развития твоих музыкальных способностей, и только.
Мужья это ценят, и ты сможешь при случае блеснуть на вечеринке. Так что
выбрось-ка ты из головы свое фортепиано и иди учиться на юриста – это
профессия будущего».
Вероника поступила так, как просила ее мать, будучи уверена,
что у той за плечами достаточно жизненного опыта, чтобы давать правильные
советы. Закончила школу, поступила на юрфак, получила диплом юриста с высокими
оценками, но в итоге стала всего лишь библиотекарем.
Мне не хватало немного безумия.
Но, как это и происходит с большинством людей, она пришла к
этому слишком поздно.
Вероника повернулась, чтобы идти дальше, но тут кто-то
осторожно взял ее за руку. Она все еще находилась под воздействием
успокоительного, поэтому не стала сопротивляться, когда шизофреник Эдуард увлек
ее в другом направлении – в гостиную.
Луна все еще была прибывающей, и Вероника, внимая молчаливой
просьбе Эдуарда, уже уселась за пианино, как вдруг из столовой послышались
звуки мужского голоса. Кто-то говорил там с иностранным акцентом, – ей не
доводилось слышать такой в Виллете.
Вероника встала.
– Сейчас, Эдуард, мне не хочется играть на пианино. Мне
хочется знать, что происходит в мире, о чем говорят здесь рядом и что это за
посторонний человек.
Эдуард улыбался – возможно, не понимая ни единого
сказанного ею слова. Но она вспомнила доктора Игоря: шизофреники могут входить
в свои отдельные реальности и выходить оттуда.
– Я скоро умру, – продолжала она, надеясь, что ее
слова имеют для него смысл. – Сегодня смерть задела крыльями мое лицо, а
завтра или чуть позже она постучит ко мне в дверь. Тебе не стоит привыкать
каждую ночь слушать пианино. Ни к чему нельзя привыкать, Эдуард. Ты только
посмотри: Я снова наслаждалась солнцем, горами и даже житейскими проблемами...
Я начала понимать, что отсутствие смысла жизни – это только моя вина. Мне
хотелось снова увидеть эту площадь в Любляне, чувствовать ненависть и любовь,
отчаяние и досаду, все те простые и глупые вещи, без которых жизнь становится
такой пресной и скучной.
Если бы как-то можно было отсюда выбраться, я бы позволила
себе быть безумной, – ведь безумен весь мир, и хуже всего тому, кто не
знает, что он безумец, ведь ему остается лишь повторять то, что говорят другие.
Но это невозможно, понимаешь? Вот и ты тоже не можешь
проводить целые дни в ожидании, когда наступит ночь и одна из пациенток сыграет
на пианино, – ведь это скоро закончится. И моему миру, и твоему придет
конец.
Она встала, нежно прикоснулась к лицу юноши и пошла в
столовую.
Открыв дверь, она увидела необычную сцену. Столы и стулья
были отодвинуты к стене, а в центре образовавшегося пустого пространства на
полу сидели члены Братства, слушая мужчину в костюме с галстуком.
– ...и тогда они пригласили на беседу Насреддина,
великого учителя суфийской традиции, – говорил он.
Когда дверь открылась, все посмотрели на Веронику. Мужчина в
костюме повернулся к ней.
– Садитесь.
Она уселась на полу рядом со светловолосой женщиной Мари,
которая была столь агрессивна во время их первой встречи. К ее удивлению, на
сей раз Мари доброжелательно улыбнулась.
Мужчина в костюме продолжал:
– Насреддин назначил лекцию на два часа дня, и вокруг
нее возник настоящий ажиотаж: тысяча билетов на места в зале были полностью
проданы, а более шестисот человек остались снаружи, чтобы следить за беседой по
внутренней телесети.
Ровно в два часа вошел ассистент Насреддина и сообщил, что
по непредвиденным обстоятельствам начало беседы переносится. Некоторые
возмущенно поднялись, потребовали вернуть им деньги и вышли. Но даже при этом
внутри зала и снаружи еще оставалось много народу.
В четыре часа дня суфийского учителя еще не было, и люди
начали понемногу покидать зал и получать обратно деньги: как-никак, рабочий
день близился к концу, пора было возвращаться домой. Когда наступило шесть
часов, из пришедших вначале 1700 зрителей осталось менее сотни.
И тут, пошатываясь, вошел наконец Насреддин. Казалось, он
был пьян в стельку и тут же подсел к сидевшей в первом ряду красивой девушке и
стал с ней любезничать.
Люди начали подниматься со своих мест, удивляясь и негодуя:
как же так, они прождали четыре часа подряд, а теперь этот человек ведет себя
подобным образом? Пронесся неодобрительный шепот, но суфийский учитель не
придал ему никакого значения: громким голосом он говорил о том, как сексуальна
эта девушка, и приглашал ее съездить с ним во Францию.
Хорош учитель, – подумала Вероника. – На их месте
я поступила бы точно так же.
Выругавшись в адрес людей, которые жаловались, Насреддин
попытался встать – и свалился на пол. Возмущенные зрители решили
немедленно уйти, они говорили, что все это – не более чем шарлатанство,
что они обратятся в газеты, которые напишут об этом унизительном зрелище.
В зале осталось девять человек. И как только группа
возмущенных покинула помещение, Насреддин встал. Он был трезв, его глаза
излучали свет, от него исходила аура авторитета и мудрости.
«Вы, здесь сидящие, и есть те, кому суждено меня
услышать, – сказал он. – Вы выдержали два самых тяжелых испытания на
духовном пути: терпение в ожидании момента истины и мужество принимать
происходящее без осуждения и оценки. Вас я буду учить».
И Насреддин поделился с ними некоторыми из суфийских техник.
Мужчина сделал паузу и вынул из кармана странного вида
флейту.
– Теперь немного отдохнем, а затем приступим к
медитации.
Все поднялись. Вероника не знала, что ей делать.
– Ты тоже вставай, – сказала Мари, взяв ее за
руку. – У нас пятиминутный перерыв.
Я уйду, не хочу вам мешать.
Мари отвела ее в угол.
– Неужели ты ничему не научилась, даже на пороге
смерти? Перестань постоянно думать, будто ты всем мешаешь! Если кому-то не
нравится, он сам пожалуется. А если ему недостает смелости пожаловаться, то это
его проблема.
– В тот день, когда я подошла к вам, я впервые сделала
то, на что прежде ни за что бы не осмелилась.
– И позволила себе смутиться от обыкновенной дурацкой
шутки. Почему ты не пошла дальше? Что тебе было терять?
– Собственное достоинство. Оставаться там, где меня не
хотят видеть.
