Мари спать не хотелось. Сегодня она спала допоздна, затем
решила прогуляться по Любляне: доктор Игорь требовал, чтобы члены Братства
каждый день выходили в город. Она отправилась в кино и там, сидя в кресле,
опять уснула – шел скучнейший фильм о конфликтах между мужем и женой.
Неужели не нашлось другой темы? Зачем каждый раз повторять одни и те же
истории – муж с любовницей, муж с женой и больным ребенком, муж с женой,
любовницей и больным ребенком? Как будто в мире нет более интересных сюжетов.
Беседа в столовой была непродолжительной. После медитации
все находились в расслабленном состоянии и решили вернуться в палаты, за
исключением Мари, которая вышла в сад прогуляться. По пути через холл она
увидела, что девушка так и не дошла до своей палаты: она играла для
Эдуарда-шизофреника, который, наверное, все это время ждал у пианино.
Сумасшедшие – как дети, уходят лишь после того, как их желания оказываются
исполнены.
Было холодно. Мари вернулась, взяла во что укутаться и вышла
снова. Здесь, подальше от людских глаз, закурила. Курила задумчиво и не спеша,
размышляя о девушке за пианино, о музыке и о жизни за стенами Виллете, которая
для всех становится невыносимо тяжкой.
По мнению Мари, эти трудности были связаны не с беспорядком
или неорганизованностью, или анархией, а как раз с избытком порядка. Общество
создает все новые правила, а вслед за ними противоречащие этим правилам законы,
а затем новые правила, противоречащие этим законам. И люди становятся
испуганными и боятся шаг ступить за пределы того, что установлено невидимым
распорядком, подчиняющим себе жизнь каждого.
Мари в этом разбиралась. Сорок лет своей жизни, до того, как
болезнь привела ее в Виллете, она была адвокатом. Начав свою карьеру, она
вскоре избавилась от наивных представлений о Правосудии и поняла, что законы
созданы не для решения проблем, а для бесконечного их запутывания в бесконечных
судейских тяжбах.
Жаль, что Аллах, Иегова, Бог – как Его ни
называть – не жил в сегодняшнем мире. Ведь если бы было так, мы все до сих
пор находились бы в Раю, а тем временем Он так и отвечал бы на ходатайства,
апелляции, прошения, исполнительные листы, специальные поручения,
предварительные распоряжения, – и Ему пришлось бы объяснять в
многочисленных инстанциях Свое решение изгнать из Рая Адама и Еву – лишь
за нарушение произвольного закона, лишенного какой-либо правовой основы: не
вкушать плода с дерева Добра и Зла.
Если Он не хотел, чтобы это произошло, зачем Он поместил
такое дерево в центре Сада, а не за стенами Рая? Если бы Мари пришлось защищать
чету прародителей, она наверняка обвинила бы Бога в «административном
упущении», ведь Он не только поместил дерево в неположенном месте, но и не
поставил вокруг него ни предупреждающих знаков, ни ограждений, не приняв даже
минимальных мер предосторожности и подвергая опасности всех проходящих.
Мари могла бы обвинить Его и в «подстрекательстве к
преступлению»: Он привлек внимание Адама и Евы как раз к тому месту, где
находилось дерево. Если бы Он ничего не сказал, поколения за поколениями людей
проходили бы по этой Земле и никого бы не заинтересовал запретный плод –
ведь росло оно наверняка в обыкновенном лесу, где полно точно таких же
деревьев, а потому не имело никакой особой ценности.
Но Бог поступил иначе. Наоборот, Он издал закон и Сам же
нашел способ убедить кого-то нарушить его – лишь для того, чтобы придумать
Наказание. Он знал, что Адаму и Еве наскучит окружающее их сплошное
совершенство и – рано или поздно – им захочется испытать Его
терпение. Он только этого и ждал, ведь, наверное, и Ему – Всемогущему
Богу – надоело, что все отлажено до совершенства: если бы Ева не вкусила
яблоко, что интересного случилось бы за эти миллиарды лет?
Ничего.
Когда же закон был наконец нарушен. Бог – Всемогущий
Судья – еще и разыграл преследование, как если бы и в самом деле можно
было укрыться от Его Всевидящего Ока. Глядя на это представление, развлекались
ангелы (для них жизнь, должно быть, также была скучна с той поры, как Люцифер
покинул Небо). Он отправился в путь. Мари представляла себе, как этот отрывок
из Библии мог бы превратиться в эффектную сцену в фильме-триллере:
приближающиеся шаги Бога, испуганное переглядывание супругов. Его ноги,
внезапно останавливающиеся перед укрытием.
«Где ты?» – спрашивает Бог.
«Голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и
скрылся», – отвечает Адам, не ведая, что, произнеся данное утверждение,
становится преступником, сознавшимся в совершенном деянии.
Готово. С помощью простого трюка, притворившись, будто Он не
знает, ни где находится Адам, ни причину его бегства. Бог добился Своего. И при
этом, дабы не осталось никаких сомнений у внимательно наблюдавшего за сценой
сонма ангелов. Он решил пойти еще дальше.
«Кто сказал тебе, что ты наг?» – спрашивает Бог, зная,
что на этот вопрос возможен лишь один ответ: «Потому что вкусил с дерева,
которое позволяет мне это понять».
Этим вопросом Бог показал Своим ангелам, что Он справедлив и
осуждает супругов на вполне законном основании. С этого момента уже не имело
смысла ни допытываться, виновата ли женщина, ни просить о прощении. Богу был
нужен один пример для того, чтобы впредь никакое другое существо – земное
или небесное – не смело идти против Его установлении.
Бог изгнал супругов, их детям также пришлось расплачиваться
за проступок родителей (как до сих пор происходит с детьми преступников), и так
была изобретена система правосудия: закон, нарушение закона (логичен он или
абсурден – не имело значения), вынесение приговора (где более опытный
одерживал победу над более простодушным) и наказание.
И, поскольку все человечество оказалось осуждено без права
обжалования приговора, люди решили создать механизмы защиты – на тот
случай, если Бог снова решит проявить Свое самоуправство. Однако на протяжении
тысячелетий исследований люди изобрели столько средств, что в конце концов превысили
меру, и теперь Правосудие представляет собой запутанное нагромождение
положений, статей, оговорок, противоречивых текстов, в которых никто как
следует не разберется.
И что в итоге произошло, когда Бог передумал и решил
отправить на спасение мира Своего Сына? Он попал в сети того Правосудия,
которое Сам же и изобрел.
Путаница в законах стала такой, что Сын оказался пригвожден
к кресту. Судебный процесс был непростой: от Анны к Каиафе, от первосвященников
к Пилату, который заявил, что не может осудить Иисуса. От Пилата к Ироду,
который в свою очередь заявил, что иудейский закон не допускает смертного
приговора. От Ирода снова к Пилату, который попытался подать апелляцию,
предложив правовой компромисс: велел отхлестать Иисуса кнутом и возложить Ему на
голову терновый венец, – но это не сработало.
