Подобно нынешним прокурорам, Пилат решил сделать карьеру за
счет осужденного: он предложил обменять Иисуса на Варравву, зная, что уже в те
времена правосудие превратилось в большой спектакль, где в финале необходим
апофеоз в виде смерти виновного.
И наконец, Пилат применил статью, даровавшую судье – а
не тому, кого судят, – право сомнения: он умыл руки, что означает «ни да,
ни нет». Это была еще одна хитрость, позволявшая сохранить лицо римской системе
правосудия, не нанося ущерба добрым отношениям с местными судейскими, и при
этом дававшая возможность перенести бремя решения на народ – такой
приговор не вызвал бы никаких неудобств, если бы из столицы Империи нагрянул
какой-нибудь инспектор для личной проверки происходящего.
Правосудие. Право. Хотя оно и необходимо для помощи
невиновным, далеко не всегда оно работает так, как всем того хотелось бы. Мари
была рада находиться вдали от всей этой суматохи, однако этой ночью, услышав
игру на фортепиано, она была не столь уверена, является ли Виллете самым
подходящим для нее местом.
«Если я пожелаю покинуть это место раз и навсегда, я ни за
что больше не стану работать на Правосудие, не буду больше жить рядом с
безумцами, которые считают себя важными персонами, при том, что единственная их
роль в этой жизни – усложнять жизнь другим. Стану портнихой, швеей или
буду продавать фрукты перед городским театром. Довольно с меня. Я уже исполнила
свою роль бесполезной безумицы».
В Виллете разрешалось курить, но запрещалось бросать окурки
на землю. Мари с удовольствием сделала то, что было запрещено, ведь основное
преимущество пребывания здесь и состояло в том, что можно не соблюдать правил,
и при этом без серьезных последствий.
Она оказалась у входной двери. Дежурный – там всегда был
дежурный, таково правило – приветственно кивнул и открыл дверь.
– Я не буду выходить, – сказала она.
– Прекрасная музыка, – заметил дежурный. –
Она играет почти каждую ночь.
– Это скоро закончится, – сказала Мари, быстро
удаляясь, чтобы не объяснять причин.
Она вспомнила, что прочла в глазах девушки в тот момент,
когда та вошла в столовую. Страх.
Страх. Вероника могла чувствовать неуверенность, робость,
смущение, но почему от нее исходил именно страх? Это чувство оправдано лишь
перед лицом конкретной угрозы – хищных животных, вооруженных людей,
стихийных бедствий, – но вряд ли оно уместно перед лицом всего-то лишь
собравшейся в столовой группы пациентов.
Такова природа человека, – утешала она себя. –
Большую часть собственных эмоций человек заменяет страхом.
И Мари знала, о чем говорит: ведь именно это привело ее в
Виллете – приступы паники.
У себя в комнате Мари хранила целую коллекцию статей о
собственном заболевании. Сегодня об этом уже говорили открыто, а недавно она
видела программу немецкого телевидения, в которой разные люди рассказывали о
своих переживаниях. В этой же программе говорилось о результатах проведенного
исследования, согласно которому значительная часть человечества страдает
синдромом паники, хотя почти все пытаются скрыть его симптомы из страха, что их
сочтут душевнобольными.
Но в то время, когда у Мари был первый приступ, об этом
ничего не знали.
Это был ад. Сущий ад, – вспоминала она, закуривая
очередную сигарету.
Издали по-прежнему доносились звуки фортепиано: у той, что
их извлекала, казалось, хватит сил музицировать ночь напролет.
Само появление этой молодой женщины в лечебнице отразилось
на многих пациентах, включая и саму Мари. Вначале Мари старалась ее избегать,
боясь, что пробудит в ней желание жить. Было бы лучше, если бы в девушке
осталась решимость умереть, поскольку избежать смерти она уже не могла. Доктор
Игорь не счел нужным от кого-либо скрывать, что, несмотря на ежедневные
инъекции, состояние девушки ухудшается на глазах и спасти ее вряд ли удастся.
До пациентов дошел этот слух, и они держались от обреченной
девушки на расстоянии. Но – непонятно почему – Вероника начала
бороться за свою жизнь, и только два человека были здесь близки ей –
Зедка, которую завтра выписывают и с которой особо не поговоришь, и Эдуард.
Мари нужно было поговорить с Эдуардом: к ней он обычно
прислушивался. Неужели он не понимал, что возвращает Веронику в этот мир? И что
нет ничего хуже для человека, которого нет надежды спасти?
Она обдумала тысячу возможностей объяснить Эдуарду суть
происходящего, но в каждом случае пришлось бы вызвать у него чувство вины, а
этого Мари ни за что бы не стала делать. Мари немного подумала и решила
оставить все идти своим чередом. Она уже не была адвокатом и не хотела подавать
дурной пример, создавая новые законы поведения там, где должна царить анархия.
Но присутствие здесь Вероники оказало влияние на многих, и
некоторые были готовы пересмотреть свою собственную жизнь. На одной из встреч
Братства кто-то пытался объяснить происходящее: смерть в Виллете приходила либо
внезапно, никому не давая времени о ней подумать, либо после долгой болезни, а
в этом случае смерть – всегда благо.
Случай же с этой девушкой был драматическим – ведь она
была молода, ей вновь хотелось жить, а все знали, что это невозможно. Некоторые
задавались вопросом: “А если бы такое случилось со мной? У меня есть шанс жить.
Использую ли я его?”
Некоторые даже не пытались ответить на этот вопрос. Уже
давно они отказались от подобных попыток и жили в мире, где нет ни жизни, ни
смерти, ни пространства, ни времени.
Но многие всерьез задумались, и Мари была одной из них.
Вероника оторвалась от клавиш и посмотрела на Мари за окном,
вышедшую в ночной холод в легкой накидке. Она что, хочет умереть?
Нет. Это я хотела умереть.
Она снова заиграла. В последние дни жизни она наконец
осуществила свою великую мечту: играть от сердца и от души, играть, сколько
хочет и когда хочет. И не важно, что ее единственный слушатель –
юноша-шизофреник. Главное, что он любит музыку. Только это и было важно.
У Мари никогда не возникало мыслей о самоубийстве. Наоборот,
когда пять лет назад в том же кинотеатре, где она была сегодня, ее просто
потряс фильм об ужасающей нищете в Сальвадоре, она впервые задумалась о том,
какой бесценный дар – ее собственная жизнь. Теперь, когда дети уже
повзрослели и определились в профессиональном отношении, она решила бросить
бесконечно скучную службу адвоката и посвятить остаток своих дней работе в
гуманитарной организации. В стране изо дня в день ширились слухи о предстоящей
гражданской войне, но Мари в это не верила: Европейское Сообщество ни за что бы
не позволило разразиться новой войне у самого своего порога.
