На другом же краю мира трагедий было хоть отбавляй. И среди
этих трагедий был Сальвадор, где дети голодали на улицах и были вынуждены
заниматься проституцией.
– Какой ужас, – сказала она мужу, сидевшему рядом
в кресле.
Он кивнул в знак согласия.
Мари давно уже собиралась поговорить с ним, и сейчас,
похоже, был подходящий момент.
Ведь у них уже было все, чего только можно пожелать от
жизни: образование, прекрасный дом, высокооплачиваемая работа, замечательные
дети. Почему бы теперь не сделать что-нибудь ради ближнего? У Мари были связи в
Красном Кресте, и она знала, что во многих уголках мира крайне необходима
помощь добровольцев.
Она так устала бороться с бюрократами и судебными исками, не
имея возможности помочь людям, которые нередко тратили годы своей жизни на
решение проблем, не ими созданных. Работа же в Красном Кресте приносила бы
непосредственные и зримые результаты.
Она решила, что после киносеанса сразу же пригласит мужа в
кафе и там обсудит с ним эту идею.
На экране показывали какого-то сальвадорского
правительственного чиновника, который с самым смиренным видом каялся в
допущенной им оплошности, и вдруг Мари почувствовала, что сердце колотится как
сумасшедшее.
Она тотчас сказала себе: ничего страшного. Наверное, ей
просто стало душно от спертого воздуха в зрительном зале. Если не станет лучше,
можно выйти отдышаться в вестибюль.
Но новости на экране шли своим чередом, а сердце колотилось
все сильнее и сильнее, и тело покрылось холодным потом.
Теперь она по-настоящему испугалась и попыталась
сосредоточиться на фильме, стараясь отогнать страх. Однако следить за
происходящим на экране было все труднее. Мелькали кадры, и Мари казалось, что
она вошла в совершенно иную реальность, где все чуждо, нелепо,
неуместно, – в мир, где она никогда ранее не бывала.
– Мне плохо, – сказала она мужу.
Она с трудом решилась-таки произнести эти слова – ведь
это означало признать, что с нею в самом деле что-то не в порядке. Но тянуть
она больше не могла.
– Наверное, надо выйти, – ответил муж. –
Ну-ка, идем.
Помогая Мари подняться, он обнаружил, что ее рука холодна
как лед.
– Я не смогу добраться до выхода. Пожалуйста, скажи,
что со мной такое?
Муж испугался. Ее лицо было в поту, а глаза лихорадочно
блестели.
– Успокойся. Я позову врача.
Мари охватила невыносимая паника. Слова сохраняли смысл, но
все остальное – этот кинозал, погруженный во мрак, зрители, сидящие локоть
к локтю и словно загипнотизированные светящимся экраном, – все обрело
какой-то зловещий подтекст. Она была уверена, что жива, могла даже потрогать
жизнь, которая ее окружала, словно та была чем-то твердым. Никогда ранее с ней
подобного не происходило.
– Не бросай меня здесь одну. Я сейчас встану, я выйду
вместе с тобой. Только иди помедленней.
Поднявшись с кресел, они стали пробираться в конец ряда, к
выходу. Теперь сердце Мари колотилось так, что, казалось, готово было выскочить
из груди, и она не сомневалась, что вот сейчас, вот здесь, в этом зале, и
закончится ее жизнь. Все ее движения и жесты, все, что бы она ни делала, –
едва передвигала ноги, бормотала «разрешите», «извините», судорожно цепляясь за
руку мужа и хватая ртом воздух, – все это казалось чем-то механическим и
ужасало.
Ни разу в жизни она не испытывала такого страха. Вот здесь я
и умру, прямо в зале.
В голове стучала одна-единственная мысль – жуткая
догадка: много лет назад одна из ее знакомых умерла в кинотеатре от инсульта.
Мозговая аневризма подобна бомбе замедленного действия.
Происходит небольшое расширение кровеносных сосудов, напоминающее образование
воздушных полостей в износившихся автопокрышках; с этим человек может жить
долгие годы, и никто не подозревает ни о какой аневризме, пока она вдруг сама
не обнаружится, например, при рентгеноскопии мозга или во время самого разрыва.
Тогда все заливается кровью, человек сразу же входит в кому и обычно вскоре
умирает.
Пока Мари, как сомнамбула, двигалась к выходу, из головы не
выходила мысль о покойной подруге. При этом наиболее странным было то, как
нынешний приступ подействовал на восприятие: казалось Мари перенеслась на
другую планету и словно впервые видела привычные вещи.
И – необъяснимый, невыносимый страх, паника оттого, что
ты одна на чужой планете. Смерть.
Нужно немедленно взять себя в руки. Убедить себя, просто
сделать вид, что все в порядке, и все будет в порядке.
Она героическим усилием воли попыталась успокоиться, как
будто ничего не произошло, и чувство заброшенности в пугающе чуждый мир,
кажется, начало отступать. Эти несколько минут были самыми страшными минутами в
ее жизни.
Однако когда они выбрались в залитое светом фойе, паника
вернулась. Краски были слишком яркими, уличный шум, казалось, раздирал уши, все
представлялось совершенно нереальным. Мари механически отметила одну странную
особенность: поле зрения сузилось до области вокруг болезненно-резкого фокуса в
его центре, а все остальное словно утонуло в тумане.
Она знала: все, что она видит вокруг себя, – не более
чем зрительный фантом – сама условность, сама иллюзия, созданная внутри ее
мозга электрическими сигналами посредством световых импульсов, проходящих
сквозь два стеклянистых тела, которые почему-то называются «глаза».
Нет. Никак нельзя об этом думать. Если дать себя увлечь
таким мыслям, можно просто сойти с ума.
К этому моменту страх перед возможной аневризмой уже прошел.
Мари все-таки выбралась из кинозала живой, тогда как подруга даже не успела
двинуться с кресла.
– Я вызову скорую, – сказал муж, с тревогой
вглядываясь в мертвенно-бледное лицо и обескровленные губы жены.
– Лучше такси, – попросила она, вслушиваясь как бы
со стороны в произносимые ею звуки и ощущая каждую вибрацию голосовых связок.
Попасть в больницу означало бы признать, что дела ее
действительно плохи, а Мари была исполнена решимости до последней минуты
бороться за то, чтобы все вернулось к норме.
Они вышли на улицу. На морозном воздухе она понемногу стала
приходить в себя, однако необъяснимый, панический страх остался. Пока муж,
охваченный тревогой, лихорадочно ловил такси, она опустилась на бровку,
стараясь не смотреть вокруг, потому что и проходящий автобус, и затеявшие игру
мальчишки, и музыка, доносившаяся из расположенного неподалеку парка аттракционов, –
все это казалось совершенно ирреальным, пугающим, кошмарным, чужим.
Наконец появилось такси.
