Надежда поняла, что ей не избежать Люськиной исповеди, и приготовилась слушать.
— Познакомилась я с одним… Реваз звали. То ли чечен, то ли грузин, в общем, лицо нерусской национальности. Но из себя очень видный, а главное — обходительный. Наши-то ребята из РСУ норовили по-простому — бутылку раздавить, и в койку. А этот и в ресторан, и в кино — одним словом, культура. Только домой к себе ни разу не пригласил. Все больше ко мне в однокомнатную. Вроде, говорил, дома у него мама больная, может от моего вида сильно переволноваться. И еще — если в ресторане или дома у меня выпиваем, так он мне все подливает, а себе поменьше. То ли у него со здоровьем что, то ли Аллах не велит. А я, честно тебе признаюсь, когда выпью, сама себе, и то не нравлюсь. И поскандалить могу, и другое чего, а самое главное — ни черта после не помню.
Короче, все у нас с ним хорошо было, и я уже начала про свадьбу задумываться. И Реваз пообещал с мамой познакомить. Которая больная. Но пока суд да дело, пришли мы к какому-то его другу, тоже из этих, из нерусских, и выпила я лишку. Так это выпила, что вовсе отключилась. А потом прихожу в себя — Реваза моего нету, один друг его. И я в таком виде… сама понимаешь. А ничего не помню. Ну то есть ровным счетом ничего. И вдруг в дверь колотят, и врывается злющая такая баба. Надо понимать, что жена. И начинает орать, что Ахмет — сволочь и кобель (этого друга Ахметом звали, я вспомнила), и чуть только его на минутку оставишь, он уже непременно какую-нибудь шалаву приведет. Это она уже про меня. А я, если честно, и правда не помню — может, что и было у меня с этим Ахметом. Но на шалаву, понятное дело, обиделась и полезла с ней драться.
Но, видать, то ли я еще с похмелья в настоящую силу не пришла, то ли она, жена эта, не первый раз в таком деле, здорова оказалась драться. В общем, вытолкала она меня в чем есть на лестницу, и шмотки мои следом выкинула.
Я, понятное дело, расстроилась, пошла в рюмочную, где знакомая моя работала, Татьяна, и выпила еще немного. Самую малость. А потом домой к себе отправилась, в однокомнатную свою.
Только ключ сую в скважину, а он не подходит. Я сперва подумала, что руки спьяну трясутся, тыркалась-тыркалась, а потом через дверь мне говорят, чтобы проваливала подобру-поздорову, пока они милицию не вызвали. Я уж решила, что по пьяному делу вообще квартиру перепутала. Отошла маленько, поглядела — нет, дверь точно моя, Стасик из РСУ ее из остатков от ремонта спортивной школы сделал… тут уж я начала шуметь да скандалить по полной программе. Я ведь тебе говорила — когда я выпью, очень становлюсь скандальная! А здесь тем более такое дело — в собственную квартиру не пускают!
Ну а эти-то, они говорят — уймись, а то правда милицию вызовем! Я говорю — вызывайте, так вас и разэтак, милиция вас самих из моей однокомнатной выкурит.
А они и впрямь вызвали.
Только все не так получилось, как я думала.
Милиция приехала, я говорю — в собственную квартиру не пускают, а эти документ показали, что я эту квартиру им честь по чести продала и деньги получила, в чем расписка имеется. Так что они в полном своем праве, а я получаюсь пьяная хулиганка. Менты меня увезли и пятнадцать суток впаяли за милую душу.
А как я пятнадцать суток отсидела, так отправилась Реваза своего искать, чтоб помог мне в том деле разобраться и обратно квартиру свою заполучить.
И нашла его в одном ресторане, где он другую такую же дуру охмурял. Тоже все ей подливал. У меня прямо в глазах потемнело, не помню, что дальше было.
Очнулась опять в ментовке, на этот раз мне за пьяный дебош в ресторане три месяца впаяли. Там-то мне добрые люди все про этого Реваза рассказали, глаза раскрыли — у него бизнес такой, находит дур одиноких с жилплощадью, подпаивает, а потом — раз, и бумага подписана! Нотариус у него свой, прикормленный, и в милиции друганы, так что ничего с ним не поделаешь…
В общем, запила я по-черному. Из РСУ меня, ясное дело, прогнали, жила месяца два у одного, звать Василий, в метро побирался, квасили с ним на пару, а потом ему по пьяному делу башку кирпичом проломили. Помоталась я по чердакам и подвалам, а после к Дню города милиция капитальную чистку устроила, и отправили меня сюда, на сто первый километр. Ну, здесь меня Николай под присмотр взял, в этот дом поселил, следил, чтоб сильно не пила… потом уж мы сошлись с ним. Если бы только не Анфиса — зажила бы я по-человечески… у тебя, кстати, нету чего?
— Чего? — сдуру переспросила Надежда.
— Сама, что ли, не понимаешь? — Люська взглянула на нее исподлобья. — Винца хоть какого… или наливки… или там настойки овса, на крайний случай…
— Откуда! — Надежда захлопала глазами и попятилась.
— Ну, нет так нет… — Люська затоптала окурок и вздохнула. — Ладно, пойду я… суп у меня варится.
Ночью Надежда не сомкнула глаз.
В комнате у старухи было ужасно тесно и душно, подушка моментально нагрелась, простыня сбилась и уползла куда-то в ноги, а самое главное — Аглая Васильевна ужасно храпела.
Причем она храпела не тем ровным могучим храпом, к которому можно постепенно привыкнуть, как привыкают люди к звукам проезжающих за окном трамваев, к уличному шуму и даже, говорят, к грохоту Ниагарского водопада. Нет, она несколько минут спала тихо и спокойно, как младенец, так что Надежда уже и сама начинала задремывать, как вдруг старуха резко всхрапывала, издавая такой звук, какой издает бензопила, наткнувшись на гвоздь или на проволоку. Надежду подбрасывало на кровати, она несколько секунд испуганно таращилась в темноту, пытаясь понять, что произошло. Тем временем Аглая Васильевна переворачивалась на другой бок и снова засыпала.
Так повторялось не меньше десяти раз, и, когда на улице окончательно рассвело, Надежда поняла, что выспаться ей уже не удастся.
Встала она измученная, с головной болью и мешками под глазами.
Разглядев свое отражение в мутном старухином зеркале, она тяжело вздохнула и проговорила вполголоса:
— А говорят, что в деревне сказочный сон! Нет, еще одну такую ночь я не переживу!
На улице уже копошилась Люська. Увидев бледную, невыспавшуюся Надежду, она усмехнулась:
— А говорила, что у тебя нет ничего! Выглядишь, подруга, как с крутого перепоя!
— Да спала плохо… — пожаловалась Надежда, — Аглая Васильевна ужасно храпит…
— Так перебирайся в ту комнатку, что наверху, — посоветовала Люська. — Там жить можно, только обои поклеить надо. Я в прошлом годе начала, и обои Николай привез, да расхотела что-то…
После завтрака Надежда вскарабкалась наверх по шаткой скрипучей лестнице. Там обнаружились два помещения. Слева от лестницы находился темный чулан с низким скошенным потолком, забитый всяким старьем — поношенными ватниками, протертыми до дыр пиджаками, прорванными резиновыми сапогами, керосиновыми лампами, довоенными фанерными чемоданами, стопками пожелтевших газет и журналов. На самом видном месте красовался огромный керогаз — царь и повелитель любой довоенной кухни.
