Наталья, обдумывавшая вопрос, обижена она мною или нет, сразу же забыла про сведение счетов. Но наперекор мне все-таки заявила:
— Девчонке надо хотя бы умыть личико, а тебе протереть глаза. Я пока займусь черной работой мусорщика.
— Моя цапка!
Вытаращив глаза, мы с Наташкой с удивлением наблюдали за поведением Динки. Ума-разума она в какой-то мере лишилась. Вскочив с дивана, молниеносно нагнулась, вытащила из-под него осточертевший нам рыхлитель и принялась его целовать.
— Не переживай, — неуверенно утешила я подругу. — Мусорная горка мигом уменьшится. Вот сейчас я еще и сломанный совок вытащу, останется только убрать разбитую посуду. Наверное, этот рыхлитель или цапка, как сказала Динка, ее любимый садово-огородный инвентарь.
— Или любимое холодное оружие, хотя обожаемые до безумия вещи где попало не бросают. К тебе, Ириша, это правило не относится. Ты сама исключение из правил. Не только свои, но и чужие забытые предметы удивительным образом тебе под ноги попадаются.
— Вы помните место, где наша цапка валялась?! — фальшиво-безразличным тоном спросила Динка, ласково поглаживая острые зубья. — А сможете его описать?
— Охренеть можно! — восторженно среагировала Наташка. — У меня тоже есть любимая лопата, но мне и в голову не придет с ней целоваться.
Я согласилась. Целоваться с лопатой — это уж слишком. И осторожно попробовала разъяснить девчушке, что «лапы Чеширского кота» семенами и черенками не размножаются. Тем более что цапку никто даже не прикапывал. Валялась себе вольготно у дорожки. Конкретное место ее залегания обрисовать не могу, а вот показать… Нет. Показать тоже не могу. Еще не хватало ради этого тащиться назад в злополучное садовое товарищество, где мы уже хлебнули злоключений. По моему мнению, Динкино желание отдает настоящим сумасшествием. И хватит пустой болтовни. Давно пора разобраться с кое-какими серьезными вопросами. На этом важном моменте я запнулась, удивляясь самой себе. Как же раньше не догадалась!
Хорошо, что девица не видела выражение моего лица. Тупее не бывает. Динка немного сникла и, не расставаясь с инструментом, позволила проводить себя в душевую. Ждать ее пришлось долго. Я успела обдумать свою догадку, подобрать девочке одежду дочери и от безделья примерить свой контрольный старенький халатик. Не мал, не велик, следовательно держусь в заданном формате.
Динка никак не желала выходить, уверяя, что только в душевой кабине почувствовала себя со всех сторон защищенной. Пришлось сослаться на Наталью Николавну, которой вот-вот надоест одиночество. Она обладает удивительной способностью преодолевать любые препятствия. Куда крепче пластиковых стенок душа. И вообще, бояться Дине некого. Мой дом — наша общая крепость. Просто ночью мы неосмотрительно оставили брешь — открытое окно, чем и воспользовался какой-нибудь бомж. Утром ему воровать удобнее, нежели ночью, потому как светло. Без фонарика все видно, а соседям некогда стоять в карауле.
Динка тут же попросила меня спуститься вниз. Совсем не обязательно сопровождать ее при спуске, дорогу она хорошо запомнила — восемнадцать ступенек лестницы. В порыве отчаянной вежливости я пожелала ей счастливого пути и посоветовала не сокращать его бегством. Спрыгнуть со второго этажа на мою многострадальную рабатку с цветами — плохая задумка. Если и приземлится, на свой взгляд, удачно, радоваться придется недолго. Я непременно впаду в состояние сильного душевного волнения и автоматически компенсирую ей отсутствие переломов. И тогда возникнут большие проблемы с ее участием в поисках мамы и бабушки.
Сказала, как отрезала. Натальина школа. С каждым годом зверею все больше и больше. Хотя, по мнению подруги, просто набираюсь ума. С другой стороны, куда мне его столько? Погрязнув в печальных рассуждениях, я медленно отправилась вниз. Ждать реакции Динки на свои кощунственные слова, не стоило. Девочка в смятении.
— Только не говори, что Динку водой вместе с грязью в сток смыло, — приветствуя мое появление на кухне остатками сомнительного трехслойного бутерброда, прошамкала жующая Наташка.
— Не скажу, — пообещала я, старательно принюхиваясь и приглядываясь к компонентам. Угадаю или нет?
Увы, не успела. Наташка забеспокоилась, быстро сунула остатки в рот, тряхнула руками, сбрасывая тактильную память, и невнятно промычала:
— У нас хлеба нет. Хочешь чизбезброд? Только что прошел апробацию. Очень даже ничего. Основа — сыр, в середине три пельменины, моя доля, сверху опять сыр, твоя доля. Надо бы в магазин скатать, только вот ваш «железный занавес»…
— Мне сейчас не до брода с чизом, вернее, не до шопинга. Динка была негласным свидетелем сцены похищения мамы и бабушки. Негласным, поскольку спряталась и пикнуть не могла.
— Удивила! Признаться, чего-то неправдоподобного я и ожидала. Гелька доигралась.
Подруга выглянула в холл, удовлетворенно кивнула и настороженно прошелестела:
— Не фига было соблазнять австрийского Якова, дважды женатого. На Райнхильде и пластиковых окнах. Да еще гражданине российского розлива. У подобных типов страсть к махинациям в крови. Наверняка он втянул Гельку в какую-нибудь финансовую аферу. Откуда у нее деньги на расширение земельного надела? А на строительство нового дома?
— Так, может, Австрияков — Динкин отец?
— А где она сама? — забеспокоилась подруга.
— Все еще наверху. Ищет надежное место, чтобы спрятать там свою драгоценную цапку. По-видимому, ручка у нее полая и в ней что-то запрятано.
— Светлое будущее! — предположила подруга.
— Или темное прошлое, — торопливо возразила я. Шлепая Аленкиными тапками, Динка спускалась по лестнице.
Я шепотом отсчитывала ступеньки. Получилось на одну меньше, чем у девочки — семнадцать. Не велика разница. Хотя как сказать. Примерно месяц назад мы с Натальей вешали в спальне новые шторы. Честно говоря, вешала она, я была «на подтанцовке» — буквально приплясывала вокруг колченогой стремянки, накануне позаимствованной мужем у одного из дачников. Следовало обеспечить подруге равновесие, и я старалась изо всех сил. До сих пор удивляюсь, как обе выстояли. Сам Димка, объявив себя «снабженцем», категорически отказался участвовать в мероприятии. Как назло, хозяин стремянки заявился в самый ответственный момент и, мягко говоря, в не очень трезвом состоянии. Человеку срочно понадобилась стремянка. Для чего, мы точно не поняли, вроде он по ней просто соскучился. Каждый день спотыкался об эту полезную вещь в разных местах. Куда зашвырнет, там, глядишь, и споткнется. Без нее тоска зеленая. Брали на полчаса, а прошло трое суток.
Опоздавший на разбирательство Димка мигом сориентировался и предложил Николаю Трофимычу спуститься и отведать холодненького пивка. Я порадовалась — наконец-то избавимся от надоевшей бутыли, только зря место в холодильнике занимает.
Арендодатель тут же поспешил вниз. И надо же было Наташке сопроводить его уход словесным комментарием! В том плане, что Трофимыч на ногах плохо стоит, лично ей не понятно, как он в таком состоянии ухитрится не загреметь с лестницы. Он и загремел, да так, что мы с Наташкой от страха втянули головы в плечи, с ужасом ожидая конечного результата. Был такой дикий грохот, сопровождаемый не менее диким матом, что я не чаяла увидеть соседа, в лучшем случае, не очень здоровым. Что касается лестницы, то от нее и подавно должна была остаться светлая, в тон лаку, память. Ан нет! Трофимыч свалился с последней ступеньки целым и невредимым прямо к ногам ошалевшего Димки и расторопно схватил из его рук открытую бутылку хмельного напитка, едва не пролитого на пол. Эта история к тому, что Трофимычу не было безразлично количество пересчитанных им ступенек. Одна дополнительная — и хирург Ефимов бездарно оросил бы пивом значительную территорию пола.
