В одно прекрасное утро мальчик подошел к ней, спросил, нет
ли у нее лишней ручки. Мария не ответила, сделала вид, что обиделась на такую
дерзкую выходку, прибавила шагу. А ведь когда она увидела, что он направляется
к ней, у нее внутри все сжалось: вдруг догадается, как сильно она его любит,
как нетерпеливо ждет, как мечтает взять его за руку и, миновав двери школы,
шагать все дальше и дальше по дороге, пока не кончится она, пока не приведет
туда, где – люди говорят – стоит большой город, а там все будет в точности, как
по телевизору показывают, – артисты, автомобили, кино на каждом углу, и
каких только удовольствий и развлечений там нет.
Целый день не могла она сосредоточиться на уроке, мучаясь,
что так глупо себя повела, но вместе с тем ликуя оттого, что наконец мальчик ее
заметил, а что ручку попросил – так это всего лишь предлог, повод завязать
разговор: ведь когда он подошел, она заметила, что из кармана у него торчит
своя собственная. И в эту ночь – да и во все последующие – Мария все
придумывала, как будет ему отвечать в следующий раз, чтоб уж не ошибиться и
начать историю, у которой не будет окончания.
Но следующего раза не было. Они хоть и продолжали, как
прежде, ходить в школу одной дорогой – Мария иногда шла впереди, сжимая в
правом кулаке ручку, а иногда отставала, чтобы можно было с нежностью
разглядывать его сзади, – но он больше не сказал ей ни слова, так что до
самого конца учебного года пришлось ей любить и страдать молча.
А потом потянулись нескончаемые каникулы, и вот как-то раз
она проснулась в крови, подумала, что умирает, и решила оставить этому самому
мальчику прощальное письмо, признаться, что никого в жизни так не любила, а
потом – убежать в лес, чтоб ее там растерзал волк-оборотень или безголовый мул
– кто-нибудь из тех чудовищ, которые держали в страхе окрестных крестьян.
Только если такая смерть ее настигнет, думала она, не будут родители убиваться,
потому что бедняки так уж устроены – беды на них как из худого мешка валятся, а
надежда все равно остается. Вот и родители ее пускай думают, что девочку их
взяли к себе какие-нибудь бездетные богачи и что, Бог даст, когда-нибудь она
вернется в отчий дом во всем блеске и с кучей денег, но тот, кого она полюбила
(впервые, но навсегда), будет о ней вспоминать всю жизнь и каждое утро корить
себя за то, что не обратился к ней снова.
Но она не успела написать письмо – в комнату вошла мать,
увидела пятна крови на простыне, улыбнулась и сказала:
– Ты стала взрослой, доченька.
Мария пыталась понять, как связано ее взросление с кровью,
струившейся по ногам, но мать толком объяснять не стала – сказала только, что
ничего страшного в этом нет, просто придется теперь каждый месяц дня на
четыре-пять подтыкаться чем-то вроде кукольной подушечки.
Она спросила, пользуются ли такой штукой мужчины, чтобы
кровь им не пачкала брюки, но узнала, что такое случается только с женщинами.
Мария попеняла Богу за такую несправедливость, но в конце
концов привыкла, приноровилась. А вот к тому, что мальчика больше не
встречает, – нет, и потому беспрестанно ругала себя, что так глупо
поступила, убежав от того, что было ей всего на свете желанней. Еще перед
началом занятий она отправилась в единственную в их городке церковь и перед
образом святого Антония поклялась, что сама первая заговорит с мальчиком.
А на следующий день принарядилась как могла – надела платье,
сшитое матерью специально по случаю начала занятий, – и вышла из дому,
радуясь, что кончились, слава Богу, каникулы. Но мальчика не было. Целую неделю
прострадала она, прежде чем кто-то из одноклассников не сказал ей, что предмет
ее воздыханий уехал из городка.
– В дальние края, – добавил другой.
В эту минуту Мария поняла – кое-что можно потерять навсегда.
И еще поняла, что есть на свете место, называемое «дальний край», что мир
велик, а городок ее – крошечный и что самые яркие, самые лучшие в конце концов
покидают его. И она бы тоже хотела уехать, Да мала еще. Но все равно – глядя на
пыльные улочки своего городка, решила, что когда-нибудь пойдет по стопам этого
мальчика. Через девять недель, в пятницу, как предписывал канон ее веры, она
пошла к первому причастию и попросила Деву Марию, чтоб когда-нибудь забрала ее
из этой глуши.
Еще какое-то время тосковала она, безуспешно пытаясь найти
след мальчика, но никто не знал, куда переехали его родители. Марии тогда
показалось, что мир, пожалуй, чересчур велик, что любовь – штука опасная, что
Пречистая Дева обитает где-то на седьмом небе и не очень-то прислушивается к
тому, о чем просят Ее дети в своих молитвах.
* * *
Прошло три года. Мария училась математике и географии,
смотрела по телевизору сериалы, впервые перелистала в школе неприличные
журнальчики и завела дневник, куда стала заносить мысли о сером однообразии
своей жизни, о том, как ей хочется въяве увидеть снег и океан, людей в
тюрбанах, элегантных дам в драгоценностях – словом, все то, что показывал
телевизор и что рассказывали на уроках. Но поскольку никому еще не удавалось
жить одними лишь неосуществимыми мечтами – тем более если мать у тебя швея, а
отец торгует с лотка, – то вскоре Мария поняла, что надо бы повнимательней
присмотреться к тому, что происходит рядом и вокруг. Она стала прилежно
учиться, а одновременно – искать того, с кем можно было бы разделить мечты о
другой жизни. И когда ей исполнилось пятнадцать, влюбилась в одного паренька, с
которым познакомилась во время крестного хода на Святой неделе.
Нет, она не повторила той давней ошибки – с этим пареньком
они и разговорились, и подружились, вместе ходили в кино и на всякие праздники.
Заметила она, впрочем, и нечто похожее на ее первое чувство: острее ощущала она
любовь не в присутствии предмета своей любви, а когда его не было рядом – вот
тогда начинала она скучать по нему, воображая, о чем будут они говорить при
встрече, припоминая в мельчайших подробностях каждое мгновение, проведенное
вместе, пытаясь понять, так ли она поступила, то ли сказала. Ей нравилось
представлять себя опытной девушкой, которая однажды упустила возлюбленного, не
сумела уберечь страсть, знает, как мучительна потеря, – и теперь решила
изо всех сил бороться за этого человека, за то, чтобы выйти за него замуж,
родить детей, жить в доме у моря. Поговорила с матерью, но та взмолилась:
– Рано тебе, доченька.
– Но вы-то в шестнадцать лет уже были замужем за моим
отцом.
Мать не стала ей объяснять, что поспешила под венец, потому
что случилась нежданная беременность, а ограничилась лишь фразой «тогда другие
были времена», и на том тему закрыли.
А на следующий день Мария и ее паренек гуляли по окрестным
полям. Разговаривали на этот раз мало. Мария спросила, не хотелось бы ему
постранствовать по свету, но вместо ответа он вдруг обхватил ее и поцеловал.
