Не давала ей покоя мысль о том, что она, быть может, никогда
больше не увидит Ральфа. Но и ее, благодаря новообретенному навыку и терпению,
удавалось переплавить в нечто радостное: я уеду, думала Мария, и Женева
навсегда воплотится в образ этого человека с детской улыбкой, низким голосом,
длинными, вопреки нынешней моде, волосами. И она воображала, что, когда спустя
много-много лет спросят ее, как понравился ей город, где побывала она в юности,
она ответит: «Хороший город. Там можно любить и быть любимой».
Запись в дневнике Марии, сделанная в тот день, когда в
«Копакабане» было мало посетителей:
Насмотревшись и наслушавшись, я пришла к выводу, что секс
люди в большинстве своем используют как наркотик – чтобы сбежать от
действительности, забыть о своих проблемах, расслабиться. И, как всякий
наркотик, он обладает пагубным и разрушительным действием.
И если человек одурманивает себя – не важно, сексом ли или
другим наркотиком, – это его дело: последствия будут лучше или хуже в
зависимости от того, что он сам для себя выбрал. Но если речь зашла о
преуспевании и жизненном успехе, следует понимать: «недурно» – это совсем не то
же самое, что «хорошо».
Напрасно полагают мои клиенты, будто сексом можно заниматься
в любое время дня и ночи. В каждом из нас тикают биологические часы, и для
гармонического соития стрелки у обоих партнеров должны одновременно подойти к
одной и той же цифре. А такие совпадения случаются далеко не всегда. Но тому,
кто любит, половой акт для счастливого самоощущения не нужен. Мужчина и женщина
– если они вместе, если они любят друг друга – должны сверять свои часы,
подводить стрелки, действуя терпеливо и упорно, используя игру и некие
«театральные» представления – до тех пор, пока не поймут, что их совокупление –
это не просто механическое соединение, а «объятие», в котором сливаются не
только их половые органы.
Здесь важно все. Человек, живущий интенсивно, наслаждается
каждой минутой бытия и не ощущает нехватки секса. А уж если занимается им – то
от избытка сил и чувств, ибо вино, доверху наполнив стакан, неминуемо
перельется через край, ибо он повинуется зову и призыву жизни, ибо в этот – и
только в этот момент – удается ему потерять власть над собой.
P.S. Перечла написанное. Матерь Божья, я уж не просто умная,
а заумная!!!
* * *
Через несколько минут после того, как это было написано и
Мария приготовилась еще одну ночь побыть Любящей Матерью или Наивной Девочкой,
открылась дверь и в «Копакабану» вошел англичанин Теренс, один из особых
клиентов.
Милан, стоявший за стойкой бара, явно обрадовался –
бразильянка его не разочаровала. А Мария тотчас вспомнила слова, которые могли
значить так много, а могли и не значить ровным счетом ничего: «боль, страдание
и огромное наслаждение».
– Я прилетел из Лондона специально, чтобы тебя повидать.
Я много думал о тебе, – сказал Теренс.
Мария улыбнулась, стараясь, чтобы ее улыбка не выглядела
подбадривающей и обнадеживающей. Теренс снова, как тогда, не выполнил ритуал –
не предложил ей ни выпить, ни потанцевать, а просто подсел за столик.
– Когда учишь кого-то чему-нибудь, кое-что новое
открываешь и для себя.
– Я знаю, о чем ты говоришь, – ответила Мария,
вспоминая Ральфа Харта и злясь на себя за это воспоминание. Перед ней – другой
клиент, его надо обслужить и сделать все, чтобы он остался доволен.
– Пойдем?
Тысяча франков. Потаенная Вселенная. Взгляд Милана из-за
стойки. Уверенность в том, что сможет в любой момент остановиться. Тот, другой
мужчина, который пропал и глаз не кажет.
– Ты торопишься? – спросила она.
– Да нет... А что? – ответил Теренс.
– А то, что я хочу выпить свой коктейль, потанцевать. И
еще хочу, чтобы к моей профессии относились с уважением.
Он заколебался было, но счел, что, в конце концов, это –
часть спектакля, где один доминирует, другой подчиняется, а потом роли
меняются. Он заказал ей коктейль, потанцевал, попросил вызвать такси и, пока
ехали, вручил Марии деньги. Отель оказался тем же. Теренс, войдя, кивнул
портье-итальянцу, как и в первый раз, и они поднялись в тот же самый номер с видом
на реку.
Теренс чиркнул спичкой, и Мария только теперь увидела
десятки свечей, расставленных по всему номеру. Он начал зажигать их одну за
другой.
– Ну, что ты хочешь знать? Почему я такой? Почему ты,
если не ошибаюсь, была в восторге от той ночи, которую мы провели вместе? Ты
хочешь знать, почему ты – такая?
– Нет, я просто подумала, что у нас в Бразилии говорят:
одной спичкой больше трех свечей не зажигай – плохая примета. Но ты, видно,
человек не суеверный?
Теренс пропустил вопрос мимо ушей.
– Ты – такая же, как я. И здесь находишься не ради
тысячи франков, а потому что испытываешь чувство вины, зависимости, потому что
страдаешь от своих комплексов и от неуверенности в себе. И это – ни хорошо, ни
плохо: такова твоя природа.
Он защелкал кнопками пульта, переключаясь с канала на канал,
пока не остановился на программе новостей, где показывали беженцев, спасавшихся
от войны.
– Видишь? Тебе приходилось, наверное, смотреть
передачи, где люди обсуждают свои личные проблемы на виду у всего мира? Ты
видела газетные заголовки и обложки журналов? Мир получает наслаждение от
страдания и боли. На первый взгляд – садизм, а на самом деле, если сообразить,
что нам для счастья вовсе не нужно знать всего этого, а мы не отрываемся от
зрелища чужой трагедии и порой страдаем из-за нее, – мазохизм.
Он наполнил два фужера шампанским, выключил телевизор и
снова начал зажигать свечи, пренебрегая бразильскими суевериями.
– Повторяю: это – в природе человека, это его суть. С
тех пор как нас изгнали из рая, мы или страдаем, или причиняем страдания
другим, или наблюдаем за этими страданиями. И с этим не совладать.
За окном послышались громовые раскаты – надвигалась большая
гроза.
– Не могу, – ответила Мария. – Мне кажется
нелепым представлять себя твоей рабыней, а тебя – учителем и повелителем. Чтобы
встретиться со страданием, не нужно никакого «театра» – жизнь предоставляет нам
эту возможность чуть ли не на каждом шагу.
Теренс тем временем зажег все свечи. Потом поставил одну из
них на середину стола, налил шампанского, положил икры. Мария выпила залпом,
думая о том, что тысяча франков уже лежит у нее в сумочке, и об этом человеке,
который и притягивал ее, и пугал, и о том, как совладать с этим страхом. Она
знала – ночь с Теренсом будет непохожа на все остальные.
– Сядь.
