Меня страшила боль, но она была слабей, нежели унижение, и
служила лишь предлогом. В тот миг, когда впервые за много месяцев – а сколько
за это время было у меня мужчин и чего только не проделывали они с моим
телом! – я испытала оргазм, то почувствовала – как ни дико это
звучит, – что стала ближе к Богу. Я вспомнила его рассказ о моровой язве,
когда флагелланты-кающиеся своим страданием выкупали спасение рода
человеческого и в этом находили наслаждение. Я не хочу спасать человечество,
или этого англичанина, или себя самое, – но я побывала там.
Секс – это искусство обуздать необузданное.
* * *
Нет, теперь это был никакой не театр – они и в самом деле
сидели на вокзале: Мария хотела попробовать пиццу, которой торговали только
там. Иногда можно немножко и покапризничать. Ральф должен был бы появиться днем
раньше, когда она еще была женщиной в поисках любви, когда камин, вино, желание
еще были для нее важны и необходимы. Однако жизнь распорядилась иначе, и
сегодня ей целый день удалось обойтись без ставшего таким привычным упражнения
– не сосредоточиваться на звуках и на том, что имеется в настоящем. Причина
была проста: она не думала о Ральфе, ибо нашлось кое-что поинтересней.
Что ей делать с этим мужчиной, сидящим рядом с ней и жующим
пиццу, которая, вероятно, не пришлась ему по вкусу? Убивать время, пока не
настал час идти к нему домой? Когда он вошел в «Копакабану» и спросил, можно ли
угостить ее, Мария хотела было ответить: нет, ей с ним не интересно, она нашла
себе другого. Однако, с другой стороны, ей до смерти хотелось поделиться с
кем-нибудь впечатлениями о прошлой ночи.
Она попыталась обсудить это с теми девицами из «Копакабаны»,
которые занимались обслуживанием «особых клиентов», но ни одна из них не
проявила интереса, потому что Мария была опытна, схватывала все премудрости,
что называется, на лету и мало кто в «Копакабане» мог с ней потягаться. Ральф
Харт, пожалуй, был единственным, кто способен был ее понять, – недаром же
Милан и его называл «особым клиентом». Но глаза его светились любовью, и это
осложняло дело – лучше уж промолчать.
– Что ты знаешь о боли, страдании и огромном
наслаждении?
Вот и опять она не удержалась. Ральф отставил тарелку с
пиццей.
– Все. И это меня не интересует.
Он ответил без промедления, будто был готов, что она
спросит. И Мария оторопела: как, оказывается, об этом, кроме нее, знает весь
мир? Боже милостивый, что же это за мир такой?
– Я познал одолевающих меня демонов и сгущающуюся
вокруг меня тьму, – продолжал Ральф. – Я погрузился на самое дно, я
испробовал все – и не только в этой сфере, но и во многих других. Когда мы
виделись с тобой в последний раз, я сумел достичь последней черты, но не через
страдание, а через желание. Я опустился на дно собственной души и теперь знаю,
что есть в этой жизни еще много, много прекрасного.
Он хотел добавить: «И ты – в том числе, а потому, пожалуйста,
сверни с этой дороги», однако не решился. Он вызвал такси и попросил отвезти их
на берег озера, где когда-то давно – целую вечность тому назад – они гуляли в
день знакомства. Мария удивилась, но промолчала: подсознательно она чувствовала
– ей есть что терять, хотя разум ее по-прежнему сладко туманился от
случившегося накануне.
Она очнулась от этой истомы лишь в тот миг, когда они
оказались в саду, расположенном на берегу озера. Еще стояло лето, но ночи были
холодные.
– Зачем мы сюда пришли? – спросила Мария. –
Чувствуешь, какой сильный ветер? Меня продует.
– Я много думал о том, что ответил тебе на вокзале.
Страдание и наслаждение. Сними туфли.
Она вспомнила, как один из ее клиентов тоже попросил ее об
этом и испытал острый прилив возбуждения при одном взгляде на ее босые ступни.
Неужели Приключение никогда не оставит ее в покое?
– Я простужусь, – заупрямилась Мария.
– Делай, что тебе говорят, – с не меньшим
упорством настаивал Ральф. – Мы пробудем здесь недолго, замерзнуть не
успеешь. Верь мне, как веришь себе.
Мария без всякого на то основания поняла, что он хочет
помочь ей – не потому ли, что вдосталь и досыта испил горечи и теперь не хочет,
чтобы и ей пришлось делать то же. Но она не нуждалась ни в чьей помощи, ей
нравился обретенный ею новый мир, где страдание оказывалось не горестью и не
бедствием. Мысли ее обратились к Бразилии: там невозможно будет найти человека,
который разделит с ней эту новую вселенную, а поскольку Бразилия была важнее
всего прочего, Мария повиновалась и сбросила туфли. Мелкие камешки, усыпавшие
дорожку, тотчас разорвали ей чулки. Ну и черт с ними, куплю другие.
– И жакет – тоже.
И на этот раз она могла бы сказать «нет», но с прошлой ночи
в нее вселилась странная радость от возможности сказать «да» всему, что
встречалось ей на пути. Она повиновалась и не сразу ощутила холод, но уже через
несколько минут заметила, что продрогла.
– Пойдем. Поговорим.
– Я не могу идти – здесь сплошные острые камни.
– Именно поэтому и надо идти: я хочу, чтобы ты
чувствовала, как они впиваются в твои ступни, чтобы ощутила боль, потому что ты
должна ощутить – как я ощутил когда-то – страдание, отделенное от наслаждения.
Я должен вырвать его из твоей души.
«Ничего ты не должен, оно мне нравится», чуть не сказала
Мария, но, промолчав, медленно зашагала вперед, и уже очень скоро ступни стало
жечь от холода и острых камней.
– Одну из моих выставок устроили в Японии, и я попал
туда как раз в то время, когда был полностью погружен в то, что ты называешь
«страдание, унижение, огромное наслаждение». В ту пору я был уверен, что
обратного пути нет, что мне суждено увязать все глубже и что мне не остается
ничего другого, как только истязать и подвергаться истязаниям.
В конце концов, все мы рождаемся с сознанием своей вины,
страшимся, когда счастье оказывается чем-то вполне возможным, и умираем, желая
наказать других, потому что всю жизнь чувствовали себя бессильными, несчастными
и не оцененными по достоинству. Расплатиться за свои грехи и иметь возможность
покарать грешников – это ли не наивысшее удовольствие? Да, это великолепно.
Мария шла рядом с ним, но боль и холод мешали ей вникать в смысл его слов, хоть
она и пыталась прислушиваться.
– Сегодня я заметил у тебя на запястьях следы от
наручников.
Наручники! Чтобы скрыть их, она надела несколько браслетов –
не помогло: наметанный глаз непременно заметит все, что ему нужно.
– И вот что я тебе скажу: если все, что ты испытала
недавно, заставляет тебя решиться на этот шаг, не мне тебя останавливать, но
знай – ничего из этого не имеет отношения к истинной жизни.
– О чем ты?
