– Это безумие.
– Безумие – может быть. Но не бессмыслица. Замечала ли
ты, что чувствовали мужчины, с которыми ты была?
– Замечала. Все они были неуверены в себе. Все
испытывали страх.
– Да нет, кое-что похуже страха. Они были уязвимы. Они,
как говорят боксеры, «открывались». Они сами толком не понимали, что делают, но
от всех, от всех решительно – от друзей, да и от самих женщин – постоянно
слышали, как это важно. «Секс, секс, секс» – вот на чем вертится мир, вот на
чем зиждется жизнь, вот о чем твердят реклама, фильмы, книги. И никто не знает,
о чем идет речь. А знают все – ибо инстинкт сильней нас всех вместе
взятых, – что это должно быть сделано. Точка.
Ну, хватит, мелькнуло у меня в голове. Сначала я для
самозащиты пыталась читать лекции по сексу, теперь он взялся за то же самое, но
чем умнее и ученее звучали наши словеса – а ведь человек так устроен, что
всегда старается произвести впечатление на своего ближнего, – тем яснее становилось,
что все это – полнейшая чушь, недостойная нашего с ним чувства. Я притянула,
привлекла его к себе тем, что – независимо от моих мыслей по поводу самой себя
или вне связи с его словами обо мне – жизнь очень многому меня научила. При
начале времен все было любовью и полным растворением друг в друге. Но вслед за
тем появляется змей и говорит Еве: отданное тобой будет тобой потеряно. Вот так
было и со мной – я еще в школе была изгнана из рая и с тех самых пор все ищу
способ сказать змею, что он ошибся и что жить – гораздо важнее, чем хранить
себя для себя. Но, видно, все же прав был он, а я ошибалась.
Я опустилась на колени, сняв с него мало-по-малу все, что на
нем было, и увидела поникший, будто дремлющий член Ральфа. Его самого нисколько
не смущало это обстоятельство, и я принялась целовать его ноги, начиная со
ступней. Член стал медленно оживать, и я прикоснулась к нему сперва пальцами,
потом губами и языком, и – не торопясь, чтобы Ральф не расценил это как «ну,
давай же, просыпайся» – стала целовать его с нежностью, от которой ничего не
ожидала и которая оказалась в результате решающей. Ральф, постепенно
возбуждаясь, дотронулся до моих сосков, приласкав их кончиками пальцев, как в
ту кромешной темноты ночь, и от этого меня охватило желание, чтобы он овладел
мною так, как ему захочется: и лоно, и рот, и груди были готовы принять его.
Не снимая с меня жакета, он повернул меня спиной к себе,
перегнул над столом и медленно вошел – на этот раз не было неистового и жадного
напора, как не было и страха меня потерять – ибо и сам в глубине души понял,
что все это сон, сном пребудет и явью никогда не станет.
Я одновременно почувствовала в себе его член – и его руки,
которые ласкали мои груди и ягодицы так, как это умеет делать только женщина.
Тогда я поняла – мы созданы друг для друга: он способен перевоплощаться в
женщину, а я – в мужчину, как было, когда мы разговаривали или начинали путь
навстречу друг другу. Путь двух заблудших, неприкаянных душ, двух частиц, без
которых вселенная была бы неполной.
И по мере того, как он проникал в меня, не переставая
ласкать, я все яснее сознавала – он делает это не только для меня, но и для
всего мироздания. У нас было время, была взаимная нежность, было понимание друг
друга. Да, прекрасно было, когда я, желая всего лишь попрощаться, возникла в
дверях его дома, с двумя чемоданами в руках, а он, можно сказать, набросился на
меня, швырнул на пол и овладел с яростью, порожденной страхом. Но несравненно
прекрасней было знать, что эта ночь не кончится никогда и что, когда здесь, на
кухонном столе, настигнет меня оргазм, он будет не завершением, а началом
нашего свидания.
Он вдруг остановился, но пальцы задвигались быстрее, и я
испытала один за другим три оргазма. Острота наслаждения граничила с болью, так
что в какое-то мгновение мне хотелось даже оттолкнуть Ральфа, высвободиться, но
я сдержалась и не дрогнула: я была готова принять и пережить еще оргазм, еще
два, или еще...
...и тут внезапно какое-то подобие света вспыхнуло во мне. Я
была уже не я, не прежняя Мария, а существо, стоящее бесконечно выше всего
известного мне. Когда его рука повела меня к четвертому оргазму, я вступила в
те края, где царил безмятежный покой, а на пятом – мне открылся Бог. В этот миг
Ральф снова задвигался во мне, но и пальцы его не замерли, и тогда с криком «Боже!»
я оказалась неведомо где – не знаю, в аду ли, в раю.
Но нет – в раю. Я стала землей, горами, тиграми, реками,
текущими в озера, озерами, превращающимися в моря. Ральф наращивал темп, боль
перемешивалась с наслаждением, я могла бы сказать «Больше не могу», но это было
бы несправедливо – потому что в этот миг мы с ним стали единым существом.
Я не противилась ему, хотя его ногти теперь впивались в кожу
моих бедер, а грудью и животом я лежала на кухонном столе, думая, что нет на
свете места лучше для того, чтобы заниматься любовью. Сильнее заскрипел и
закачался стол, прерывистым и бурным стало дыхание, глубже вонзились ногти, а я
билась об Ральфа – плотью о его плоть, костью – о его кость, и снова надвигался
оргазм, и во всем этом НЕ БЫЛО НИ ГРАНА ПРИТВОРСТВА!
– Ну!
Он знал, что произносит, и я знала, что близится миг
наивысшего взлета, и чувствовала, что тело мое готово растечься, а сама я уже
перестала видеть, слышать, ощущать вкус, превратившись в одно огромное
вместилище чувства.
И, не запоздав ни на миг, я изошла вместе с ним. И длилось
это не одиннадцать минут, а вечность, и казалось, будто он и я, освободясь от
телесном оболочки, бродим в ликовании, понимании, близости по райским садам. Я
была женщиной и мужчиной, он был мужчиной и женщиной. Не знаю, сколько времени
продолжалось это, но, казалось, весь мир объят молитвенной, благоговейной
тишиной, словно Вселенная и жизнь перестали существовать, превратись в нечто
священное, имени не имеющее, исчислению в часах и минутах не поддающееся.
Но вот время вернулось, я услышала крик Ральфа и стала
вторить ему, ножки кухонного стола с силой бились об пол, и ни одному из нас
двоих не пришло в голову спросить или попытаться узнать, что подумает весь
остальной мир.
Он высвободился без предупреждения и засмеялся, а я,
повернулась к нему, чувствуя, что меня еще не отпустила судорога наслаждения, и
тоже засмеялась. Мы обнялись, словно после первого в жизни соития.
– Благослови меня, – попросил он.
Я сделала, как он хотел, не зная, что делаю. Попросила,
чтобы и он благословил меня, и Ральф повиновался, сказав: «Будь благословенна,
женщина, возлюбившая много». Эти слова были прекрасны, и мы замерли в объятии,
не постигая, как могут одиннадцать минут вознести мужчину и женщину на такую
вершину.
Ни он, ни я не чувствовали усталости. Мы вошли в гостиную,
он включил музыку, а потом сделал именно то, чего я от него ждала, –
растопил камин и налил мне вина.
После этого открыл книгу и прочел:
