– Ой-й-й… Где это я? Почему так темно… Кто это рыдает? Мама, это ты?
– Нет, это я, – всхлипнув, сообщила я Паше.
– А, Катюха… – Наконец в голове друга что-то прояснилось: – Тише! Ты что? Они же услышат!
– Они давно ушли, – вздохнув, заверил Пашу Женька, которого я снова переписала из отряда врагов в друзья.
– Как, уже?
– Ох… Ты когда отключился?
– В самый жуткий момент! Я услышал шаги на лестнице. Затем они вошли и зажгли свечи. И тут началось! Они стали бормотать заклинание на каком-то древнеегипетском языке, я рискнул высунуться – а там… Такие страшилища! Та-кие! – повторил он со значением. – Вы-то, видать, с закрытыми глазами сидели, раз не испугались, так я вам расскажу: на них черные-пречерные свободные одежды, а на лицах – черные-пречерные капюшоны. Они мне сразу напомнили средневековых палачей. Вот страсть! Я тут же представил, будто меня ведут на плаху, чтобы казнить, и… похоже, лишился чувств от всего пережитого.
– Много же ты пережил, – печально и немного завистливо вымолвил Жека, посветив фонариком на Пашино лицо, – ничего не скажешь. Увидел черный капюшон и грохнулся в обморок, точно великосветская барышня.
– Ну, я очень испугался! – кинулся тот оправдываться. – Ты не поверишь, они были во всем черном и мычали! Это была месса, я вам точно говорю!
– А я-то думал – собрание членов профсоюза. Позор тебе вечный. Ладно, пора выбираться. Идем.
Он выбрался из-за шкафа. Мы медленно двинулись к выходу.
– А что это под ногами? – споткнулся Самойлов.
– Не топчите место преступления, ради бога! – взмолился Евгений.
– Какого-такого преступления?
– Убийства.
– Обожаю твое чувство юмора! Собрание членов профсоюза… – передразнил Паша друга, не подозревая, насколько серьезным был тот.
– Я не шучу. Реже надо в обмороки падать. Глядишь, очнешься – а у тебя уже внуки подрастают.
Самойлов выронил фонарик.
– Хочешь сказать, то, по чему я прошелся сейчас, это был… был… Это был… Это… Труп?
– Да, только давай не будем это здесь обсуждать, o’кей?
Я изо всех сил старалась не глядеть под ноги. От одного взгляда на заколотую Алю, уверена, я могла бы отправиться следом за ней на тот свет.
По дороге обратно Женька сказал:
– Позвоним анонимно по ноль два и укажем, где искать труп.
– Ага, – не согласился Павел, – у них, думаешь, определителя нет?
– Боже, за что меня окружают одни идиоты? – Последовал долгий пристальный взгляд в небо. – Я что, по-твоему, с мобильного буду звонить? На то имеются автоматы, усек?
– Странно, что именно ты предложил позвонить в полицию, – снова пристал к другу Пахан. – Ты же органам вроде не веришь?
– Органу я верю, но только своему. Остальные меня не волнуют, – ушел тот от прямого ответа.
Когда мы вошли в калитку, я заметила красный огонек на воротах и предложила:
– Может, включим сигнализацию? Охрану жалко. Их уволят.
– А ты знаешь, где она включается? Ты знаешь? – изумился Паша, считавший меня, по меньшей мере, агентом 007.
– Нет, откуда мне знать? – Мы подошли к дому и открыли дверь. – Давайте зайдем и посмотрим внимательно. Где-то должен быть пульт управления.
– Ты не знаешь? Странно. – Сначала я приняла это за ерничанье, но потом убедилась: Павел всерьез уверен в моем всезнайстве. – Как же мы ее включим?
– Зато я знаю, – выпендрился Женька, осторожно прокрался в комнату к охранникам (мы остались в коридоре и наблюдали сей опасный трюк с порога через приоткрытую дверь) и нажал на какую-то неприметную на первый взгляд кнопку, которая сливалась по цвету со столом, и, не зная ее точное местоположение, найти ее было трудно. В ту же секунду яркая (настолько яркая, что мы видели ее через окно их комнаты) дотоле красная точка-лампочка на воротах сменила цвет на зеленый, говорящий о том, что сигнализация включена. – Вуаля.
– Аплодировать уже можно, или что-нибудь еще покажешь? – съязвила я, когда он вышел и плотно закрыл дверь.
– Останемся наедине – покажу, – не остался он в долгу.
– Вообще говоря, ты озабоченный.
– Вообще говоря, ты язва.
Обменявшись любезностями, дальше мы пошли молча, так как на верхних этажах шуметь небезопасно, могут услышать и начнут задавать вопросы. Не знаю, о чем думали парни, а вот я думала о тех пяти буквах…
Словесное молчание мы нарушили, только поднявшись на четвертый этаж и направившись к моей двери, и нарушила его конечно же я:
– Почему мы ночуем всегда у меня? В конце концов, я не обязана быть гостеприимной круглогодично! У каждого есть своя комната!
Ребята остановились, покумекали, после чего Паша, поменяв курс на девяносто градусов, направился… к Жеке. Логинов посмотрел на это дело, пожал плечами и потопал вслед за ним. Я облегченно вздохнула и хотела было войти к себе, дабы побыть в долгожданном одиночестве, как вдруг мне подумалось: им, значит, можно ночевать на чужой территории, а мне нет? И через полминуты я уже переступала порог логиновской комнаты. Сперва хозяин определил друзей по креслам, а сам завалился на кровать, но затем проявил-таки джентльменские наклонности и уступил свое лежбище даме. Нет, не Паше, а мне.
Я честно пыталась уснуть, но не тут-то было: то и дело вставала перед глазами кровавая картина, как убивали Алю. Нет, вру, что там вставала – она меня попросту не думала покидать даже на секунду. Хотя сам момент расправы благодаря Женьке я не видела, но воображение разыгралось не на шутку и рисовало эпизоды – один другого страшнее.
Одну горничную застрелили, другую закололи, как свинью. И это все сделал один человек, притом теперь я знаю кто. Почему я никому не сказала? Честно говоря, ожидала, что Женька заговорит об этом первый. Но он почему-то молчит. Но мы четко слышали… Что это, паранойя?
Однако, следует признать, преступник не отличается постоянством: сначала – огнестрельное оружие, затем – холодное. А вдруг это были разные люди и, стало быть, убийства не связаны?
Я поняла, что в эту ночь уснуть мне не удастся вообще, тем более с этой полоской дежурного коридорного света, что сочится между стеной и неплотно захлопнутой дверью. Совсем недавно я была против темноты на этаже, а теперь мне не угодил свет. Вот ведь женщины, все нам не так и не эдак… Я поднялась с целью хорошенько запереть дверь, чтобы свет перестал мне мешать, но она почему-то упорно не желала находиться в захлопнутом состоянии и все время приоткрывалась. Тогда я решила ликвидировать коридорный свет. Зачем он нужен, в самом деле, коли мы не в больнице? Я спустилась на один лестничный пролет и, восстановив в памяти действия Серова-старшего, включившего несколько дней назад на нашем этаже свет, сумела его потушить. Довольная результатом, собралась подняться, но неожиданно какая-то сила заставила меня повернуться к окну и уткнуться в него. То, что я увидела, едва не лишило меня рассудка, конечно, в том случае, ежели он у меня еще сохранился: по второму этажу замка опять гулял лучик света, передвигаясь за окнами той самой комнаты, где произошли по меньшей мере три убийства (если брать в расчет Ивана), а то и многим больше, возможно, там вообще каждый божий четверг кого-нибудь убивают. У меня затряслись колени. Я что, реально чокнулась?
