– А теперь – шипи! – Пенная струя покрыла рану.
Сталкер зашипел и задергался.
– Вот молодец, когда слушаешься, – подбодрил его Тимур. – И таблетку проглоти.
– Без воды?
– Вот же народ привередливый. – Тимур протянул пластиковую бутылку, которую он заранее приготовил, и, обращаясь к Вадиму, добавил: – Пять минут посидим, и можно двигать.
– Как пять, я же раненый! – возмутился Бубо.
– Слушай, – не выдержал Герман. – А ты точно сталкер? Или, может, ты в игрушку компьютерную играл? Знаешь все о духе Зоны и песнях под гитару в противогазе?
– Я в Зоне выжил, потому осторожный и с контузией в пекло не лез!
– Клава, за сколько мы отсюда до ЦАЯ доберемся? – спросил Вадим.
– Полчасика, если не спеша.
– Да, лучше не спеша. – Бубо не преминул вставить слово.
– Ты не командуй, сиди раны зализывай, – одернул его Тельбиз.
Сталкер отвернулся и, морщась, стал демонстративно рассматривать потолок, покрытый крупными трещинами.
Глава 6
– А что это за лекарство? – Через пять минут Бубо, словно просветлившись, улыбался во весь рот. – Ничего не болит! Совсем!
– Аспирин, – ответил Тимур. – Военно-морской аспирин.
– Не хочешь – не говори. – Бубо бодро поднялся на ноги. – Ну что, пошли?
– Только сначала подробно расскажи куда, – остановил его Малахов.
– Да тут два шага. Вон у стены шкаф стоит пустой. Там еще какие-то статуэтки стояли, чушь всякая, одна ценная вещь была – граненый стакан, я его в схрон унес. Так вот, шкаф отодвинуть, за ним лаз, стенка пробитая. Там и есть мой схрон.
– Стенку сам пробил?
– Ну, почти. Я как сюда первый раз попал, меня прямо у той стены метрокрыса ждала. А у меня ничего, кроме РПГ. Крысу в кашу, ну и дыру пробило. А за ней пустота, непонятно откуда. Там я потом свое майно и прятал.
– Метрокрыса – это кто у нас? – заинтересовалась Клава.
– Их еще лужковскими называют. Говорят, они всегда под Москвой по тоннелям бегали, но вот только сейчас наружу выходить стали. Метр длиной без хвоста. С ними лучше только так и справляться – на расстоянии и из большого калибра. Они, говорят, от пули только злее становятся. Надо чтобы сразу в клочья.
– Полость там большая?
– Да типа как коридор метров пять, только он весь такой, ну… непрямой.
– Идем так: впереди ты, Бубо, мы на три шага сзади, Клава, сиди в машине и закройся, – распределил обязанности Вадим.
Бубо, наученный горьким опытом, крадучись пересек зал, время от времени проверяя, идут ли за ним остальные. Поравнявшись со шкафом, он осторожно, словно крыса все еще сидела там, заглянул за задник.
– Помогите, – громко сказал сталкер, убедившись, что все в порядке. – Сдвинуть надо!
– А как же ты сам его двигаешь? – спросил Гера, подходя к шкафу.
– С большим напряжением сил, – объяснил Бубо просто.
Шкаф был действительно тяжелый и с трудом двигался по щербатому кафелю, цепляя за выбоины ножками. Открылась пробоина, и вправду выглядевшая так, как будто ее разворотили из гранатомета. Почти круглая дыра в бетонной плите, толстые арматурины, видимо уже позже изогнутые так, чтобы сквозь пролом можно было пролезть. Бубо не врал.
– Вроде все нормально, вот ниточка моя. – Сталкер показал нехитрое контрольное устройство, паутинкой опутавшее лаз. – Включаем фонарики, и за мной.
– Клава, мы идем. Если что – по газам, и на выход, – сказал Малахов.
– Ясно, – отозвалась Клава из машины.
Внутри схрона пахло сырой штукатуркой, гнилой бумагой, нежилым и затхлым воняла грязная одежда и сырой матрац, превший у стены. Бубо двинулся по коридору, который через пару метров от входа поворачивал направо.
– Еще один поворот, и будет мой склад!
Но после второго поворота последовал третий, а потом четвертый. Бубо шел молча, но чувствовалось, что он озадачен.
– Что-то поворотов многовато, – раздался голос Тимура. – Ты уверен, что это твой схрон?
– Да мой, стопудово, – не очень уверенно ответил сталкер. – Должен был тут быть, ведь никто не заходил! Ну, вот тут и должен.
– А ты по пьяни не перепрятал? Или, может, забыл?
– Ну, ты и придумаешь, – буркнул Бубо, растерянно оглядывая стены.
А коридор, который уже был похож на тоннель, вдруг стал подниматься вверх.
– Не было такого тут! Не было! – вдруг закричал сталкер.
Еще через десяток метров каменные стены сменились на ажурные конструкции, обшитые металлическими щитами. Затем пришлось подниматься наверх по лестнице, сначала витой, а потом уже практически приставной. По пути в стальной обшивке оказался небольшой люк, который Тельбиз для интереса открыл. В темноту, разрезаемую только лучами фонариков, полился дневной свет.
– Так мы в голове колхозницы, мужики! – радостно воскликнул Гера, выглянув в люк. – Ты, сталкер, завести нас решил, как Сусанин поляков?
Бубо не поверил словам Тельбиза и, сопя от напряжения, протиснул голову в открывшееся окошко. Напротив видна была гигантская голова рабочего, а внизу лежала пустая Москва. Пронзительно чистый воздух над городом, не загаженный заводским смогом, автомобильными выхлопами и людскими массами, делал столицу похожей на гигантский детский конструктор, источающий и радость игры, и чистоту помыслов. Отсюда были неразличимы признаки упадка и разрухи, царившие там внизу, в мертвом городе.
– Ничего не понимаю… – голос у Бубо дрожал. – Мы не могли сюда попасть, там же надо подниматься по лестницам в постаменте. Дурдом какой-то.
– Пошли назад, – скомандовал Вадим. – Обойдемся без твоего скарба. А ты в следующий раз карту рисуй.
Осторожно спустились по лестницам и вернулись в каменную галерею. Но что-то в галерее поменялось, она была не похожа на ту, по которой шли совсем недавно. Вроде все так же, но оттенок у стен стал другим, к запахам прибавились невесть откуда взявшиеся ароматы французской парфюмерии, и попадающиеся время от времени свежие конские яблоки говорили – это другая галерея.
– Так, нам еще не хватало в памятнике заблудиться, – весело сказал Тимур.
– Да как тут заблудиться… – сказал Бубо и осекся.
Через пару поворотов снова показалась металлическая лестница и в итоге – открытый люк в голове колхозницы.
– Ну и?.. – спросил Малахов. – Говоришь, не заблудиться? Тимур, иди ты первым.
Рымжанов возглавил процессию, и через десять минут, пройдя под темными сводами, группа опять оказалась у надоевшего уже всем окошка.
– Мне кажется, что мы что-то делаем не так, – задумчиво произнес Герман.
