— А-хре-неть… — выдохнул Ткаченко. — Едрена вошь… и давно ваш Центр пришел к таким открытиям?
— Работы в этом направлении начались еще в две тысячи шестом. Немного позже Центр получил особые полномочия и стал практически государственной конторой, хотя до этого был одним из небольших полусекретных НИИ.
— И… когда? Ну, по вашим аналитическим подсчетам долбанет? — поинтересовался Шелихов.
— Это хороший вопрос. — Лазарев пожал плечами. — Может, через год, а может, и через пятьдесят. Или даже завтра. Есть даже маленькая, но вероятность, что никогда. Все известные на сегодняшний день Зоны слишком нестабильны, чтобы давать какие-либо точные прогнозы.
— До Самары не добьет, надеюсь? — спросил Ткаченко.
— Не добьет. — Ученый отвел взгляд.
— Ну и лады. А то у меня там жена и две дочки, — военный криво улыбнулся. — Знаете, товарищи, не хотелось бы, чтобы… ну, вы поняли. Мы вовремя из Москвы уехали… эх, жаль. Я ведь москвич, чтоб вы знали.
— Фамилия же хохляцкая, — хмыкнул Семен. — Да и говорок типичный.
— Украинская, кацап ты этакий, — беззлобно уточнил Андрей. — У меня отец малоросс, мать татарка, прадед вообще немец. А москвич я потому, дурень, что в Москве родился и вырос. Откуда ты говорок услышал, в упор не понимаю. У меня и квартира на ВДНХ, так что можем даже заглянуть… ну, если туда сейчас получится заглянуть, конечно. — Ткаченко помрачнел. — Эх, мужики… даже и не знаю. Жуть немного берет, когда подумаю, что там сейчас какая-нибудь мерзость завелась.
— Ты потому и пошел?
— Чтобы дом навестить? Да ну, брось ты… — Капитан отмахнулся. — У меня семья второй год в школе обитает, и когда квартиру дадут, если дадут, я в упор не знаю. Там в классе по три-четыре семейства, жилье сейчас дорогое, сами понимаете, а зарплата военного где-нибудь вне ЦАЯ не просто смешная — унизительная. Так что причина банальная до невозможности — просто нужны деньги. Много. Если бы не ваш Центр, то, как это ни противно, пошел бы мародерствовать и артефакты таскать.
— Анобы… — устало повторил ученый.
— Какая, на хрен, разница? — хором гаркнули Семен и Андрей, после чего они вместе с ученым тихо рассмеялись. Шелихов почувствовал, как слегка ослабла взаимная неприязнь, и даже подумал, что, чем черт не шутит, из них, таких разных людей, может получиться пусть плохонькая, но все-таки команда. Семен поднялся с земли, не без удовольствия заметил, что слабость и дрожь в руках прошли, а страх, ставший почти привычным, но от этого не менее изматывающим, отступил.
— Пошли, мужики. Я в порядке, — сказал сталкер Серый и уверенно вышел вперед, мягко оттеснив Андрея.
Тот не возражал.
— Стоим, господа, — ученый предупреждающе поднял руку, и троица замерла.
— Что такое? — Андрей осмотрелся, поудобнее перехватив автомат, но, видимо, на сей раз дело было не в тварях. Собственно, мутант им за все время пути встретился только один раз, да и то разошлись мирно. Игорь внимательно смотрел на экран детектора-«раскладушки», прибор еле слышно тренькал и мигал красным диодом.
— Аномалия? — предположил Шелихов.
— Похоже на то… секундочку. — Ученый прошелся сначала вправо, потом влево от тропинки, при этом внимательно глядя на прибор. — Так… угловой анализ расстояния… хм… хм… м-да. Передний край в шести с половиной метрах от нас, господа, примерно круглая, в диаметре восемь метров. Примерно, опять-таки… тип не определился, но то, что там локальный очаг, даю гарантию.
Шелихов посмотрел на выложенную серой плиткой дорожку. Уже почти два года за ней некому было ухаживать, и между плиток проросли гривки травы, сама дорожка местами скрывалась под слоем лесного опада. И под ногами, и впереди, в тех самых шести с половиной метрах, сталкер не увидел ничего необычного, странного или чуждого — просто дорожка, просто листья, даже трава явно живая, зеленая, ничем ее не пожгло и не высушило. Шелихов подумал, что будь он настоящим, «правильным» сталкером, то интуиция обязательно остановила бы его, пробив по спине холодным потом, как это всегда рассказывали бродяги в барах. «От, чуваки, топаю я через заводские ворота к гаражам, место чистое, что божья ладошка, замечательно все так на моей заветной тропке, не подводила она меня… и через пять шагов мне как по башке шарахнет — мол, стой, зараза, а то сдохнешь… и, поца, в реале задница впереди была. Пятнышко на асфальте бледненькое, хрен заметишь, но гайка за три секунды вся на окалину изошла…» Слушал такие рассказы неприметный Шелихов, сидя в своем неприметном уголке, и размышлял — вправду ли другие бродяги таким чутьем владеют, или же заливают безбожно, ибо слегка приврать про ходку чуть ли не хорошим тоном считается. Ну а как известно, где слегка позволяется, там и злоупотребить не грех. Семен был почти уверен, что врут ребята, он-то сам ничего подобного не чувствовал. Не бывало с ним такого, чтоб внутренний голос остановил на опасной тропе, и все аномалии на маршруте Семен высматривал — уверен был, что если есть какая дрянь на тропе, то она себя хоть как, но покажет. Воздух слегка дрожит, или пыльный чертик на одном месте крутит, или словно морозные блестки мелькнут, а то и тоненькая синяя ниточка сухо треснет — видны они, поэтому и полагался Шелихов не на интуицию, чуйку эту легендарную, а на глаза свои. Или слух — то, что не видно, как правило, или гудит на низких тошных нотах, или шелестит, а если не слышно и не видно, то или грозой пахнет, или волоски на руках шевелит. Детектор, конечно, неплохо, помогает он, но слишком уж на приборы надеяться нельзя — подводят они. Десятки раз молчали научные машинки в то время, как Шелихов своими, от природы данными приборами аномалию замечал. И за все три года ни разу не страдал от них, никогда не попадал даже краешком ботинка, хотя, с другой стороны, из трех лет Зоны всего раз был в серьезной ходке, а все остальное время ходил только по самым спокойным и относительно безопасным местам. А те, которые с «чуйкой», те и к центру не раз пробирались, и из самых жутких мест живыми выходили с редким и безумно дорогим хабаром. Только, и Шелихов это хорошо знал, все эти везунчики, профессионалы и легенды заканчивали всегда одинаково, если, конечно, им хватало ума вовремя из Зоны уйти, в смысле, уйти насовсем, чтобы больше туда не возвращаться. Таких были единицы. Зато Профессор, имя свое с первых дней Зоны заслуженно получивший, профессионал, по-настоящему великий сталкер, но все равно погиб в ходке, и, говорят, по-глупому погиб. Фреон, опытнейший бродяга, просто исчез без вести, и тоже понятное дело, что в живых его нет. И даже парочка та легендарная, всю Зону исходившая… думали, что уж эти-то правильный подход к ней, сволочуге, нашли. Ходили слухи, что Зона их чуть ли не любит и вроде даже им в этом признавалась, но Шелихов хорошо помнил сообщение институтского сервера — и он, и она в одной аномалии сгинули, вместе одну смерть на двоих нашли. Хоть и болтали у костра, что якобы видели их потом, но Шелихов в сказки не верил. Оттуда не возвращаются.
Семен с самых первых дней понял, что Зона — бездушная, лютая убийца, слепая сила, коверкающая все, что попадало в ее невидимые лапы. Ей было глубоко начхать, кто по ней ходит, — она убьет любого вне зависимости от того, добрый ли он, злой ли, честный, хитрый, опытный, новичок, все равно. Многие сталкеры были уверены, что Зона справедлива, может наградить или наказать, может даже научить чему-нибудь, облагодетельствовать даже, но Шелихов полагал, что справедливость Зоны — это справедливость оголенного высоковольтного провода. Не знаешь правил безопасности, прикоснулся не вовремя — смерть. Сразу. Без сантиментов, суда и следствия. Можно проклинать этот провод, можно его ненавидеть, молиться ему, устраивать вокруг него шаманские танцы с бубном, оскорблять, восхвалять, любить даже — результат от этого не изменится. Выживет только тот, кто знает, как сделать так, чтобы тебя не убило током, кто изучил несколько простых и грамотных правил безопасности. Поэтому Шелихов и относился к Зоне так же, как хороший электрик к проводу под напряжением: внимание, осторожность, холодный расчет и еще раз внимание, никакой горячки или необдуманных действий на «авось». Он очень хорошо помнил — если что есть на пути, то оно себя покажет. Просто внимательно присмотреться и не спешить.
