— Не впервой мне, капитан, из найденных рюкзаков питаться, — сказал Семен, видя удивленный взгляд Ткаченко. — Ладно, кстати, если просто ничейный баул валяется… бывало, с голодухи и покойников лежалых, гнилых обыскивать приходилось. Консерве, в сущности, по барабану, в какой гнили валяться, главное, чтоб при этом не заржавела и не вздулась. В луже баночку сполоснешь, вытрешь, и вперед, только за ушами свистит.
— Семен Андреевич… ну, мы же едим все-таки, — поморщился Лазарев.
— Ну, тогда для пущего аппетита на речку глянь, — посоветовал Серый. — Привыкай, уважаемый, к Зоне.
Ученый посмотрел. Семен даже усмехнулся про себя, глядя, как с лица Лазарева пятнами сходит румянец. Наконец-то пробрало невозмутимого «ботаника»…
Собственно, поперхнулся и капитан, хватаясь за автомат. Да, военный, и ты прощелкал гостей, которые вот уже минут пять стояли на речной отмели по колено в воде. Стояли, правда, тихо и даже цветом сливались с корягами и бледно-серой, в буроватых пятнах, растительностью на противоположном берегу.
— У-ух, епт… — Капитан поднял оружие, но Шелихов уверенным движением придержал автомат.
— Не хватайся за пушку, Андрюха… они там давно уже торчат и, по ходу, вылезать не собираются. Тем более они по-научному «матрицы», покойники то есть… и патроны без толку пожжешь, и не ровен час гостей рассердишь. Шут знает, сколько там их под водой лежит, может, и штабелями.
— Здрасьте вам через окно… чего ж ты, сидишь, помалкиваешь? Сказал бы.
— На фига? Может, не заметил ты, но я одной рукой ложку в рот носил, а другой пушку к себе поближе и так, чтоб в момент можно было мертвяков горохом угостить. Дробовик, капитан, куда сподручнее против таких тварей, а что вас не стал дергать, то успел бы предупредить, если что, а так вы бы и есть не стали. Голодным по Зоне не дело топать, сил много уходит.
— А мне говорили, да что там, сам видел, что ты горелый вроде как. — В голосе капитана послышалось удивление. — При виде зомбей и аномалии чуть не кончился, химией откачивали. А тут сидишь и лопаешь. Как такое получается?
— Привыкаю по чуть… да и «синь» профессорская спасает, — ответил Шелихов.
Семен немного приврал. Спокойствие его было только внешним, хотя Шелихов на этот раз был по-настоящему собран и внимателен. Но даже «профессорская „синь“», которую он, к слову, не употреблял за сегодняшний день, не спасла бы его от холодного, как придонная вода, затаенного ужаса, шевелившегося под сердцем. Тут было от чего испугаться и бывалому, не перегоревшему сталкеру. Такой нежити Семен не видел даже в той, «старой» Зоне.
Всего их было четверо. Двое стояли совсем недалеко от берега, и Шелихов хорошо рассмотрел пестро-серые облезлые тела, оплывшие, словно свечки, конечности, оголенные бледные суставы. Но хуже всего было то, что оставалось от лиц: круглые белесые ямки на месте глаз и чудовищно вывернутые в дикой, отвратительной улыбке губы, так живо напомнившие Шелихову ужас его детства. Вода и гниение сделали с этими существами то же самое, что происходило с «матрицами» в Зоне, — тела были местами очень сильно разрушены, местами же, наоборот, странным образом сохранились и даже как будто стали плотнее. По крайней мере это позволяло им двигаться… но Семен за все время так и не заметил никакого движения — ходячие трупы стояли совершенно неподвижно, словно жуткие статуи, и только дальнего, на вид совсем трухлявого, заметно мотало из стороны в сторону течением. Зомби явно не собирались выходить из воды, хотя Шелихов не исключал такой возможности. Говорил ведь Лазарев, что остатки одной экспедиции именно вот эта мерзость уничтожила.
— Ч-черт… уже второй раз это встречаем, — тихо пробормотал Ткаченко. — Сначала в лесу, на дорожке, теперь вот здесь… их что, тут так много?
— К сожалению, очень… — кивнул Лазарев. — Эвакуация была во многих районах стихийной, на грани паники — многие ведь до последнего надеялись, что пронесет, кое-кто вообще всерьез не воспринял указания. По некоторым данным, не все жители Москвы даже слышали предупреждение — мегаполис громадный, миллионы людей. Хорошо только, что не оправдались самые мрачные прогнозы — жертв все-таки меньше, чем предполагалось.
— И сколько?
— Данные засекречены и, к сожалению, не очень точны на самом деле… но по документально заверенным отчетам погибло до пятнадцати тысяч человек.
— А сколько без вести пропало? — Шелихов вздохнул. — Знаю я вашу математику, наука…
— Без вести много… очень. Данные уточняются, но примерно сто пятьдесят — двести тысяч. По самым скромным наметкам.
— Ни хрена себе… — тихо охнул Ткаченко. — Без вести столько?.. Значит, тоже трупы.
— Не факт, господин капитан. Люди находятся до сих пор, не у всех есть документы, но находятся, встречают своих родных. Работает целая поисковая система, каждую неделю по десять-двадцать человек. Дальше будет больше, когда весь этот хаос уляжется.
— Ну-ну. Уляжется, как же. — Семен сплюнул. — А приезжие, которые без регистрации? Как там, блин, было-то в дебилоящике… ага, таджики, узбеки и другие нации? Их учли? Эвакуировали?
— Ну… да. Не всех, конечно. — Лазарев вздохнул. — Привыкли бедолаги при виде несунов власти в подвалах да на чердаках прятаться, конечно, многих не нашли, а работодателям, как обычно, пофиг. Сами смотались, а этих побросали.
— Ну, вот и добавь в свою арифметику еще тысяч с полсотни, — невесело хмыкнул Шелихов.
— Она такая же моя, как и ваша, — огрызнулся Лазарев. — Если бы какие-то недоумки-сталкеры Центр в Москве не взорвали, то и эвакуировали бы всех аккуратно и без жертв, время позволяло. Зато теперь собак вешают и на нас, и на правительство, которое, по секрету, именно в этой катастрофе как раз и не виновато.
— Все, на фиг… не могу на это смотреть. — Ткаченко издал какой-то глухой, нутряной звук и отвернулся. — Твою ж мать… ну почему эта сволочь Зона даже от мертвых отстать не может? Знаете, был у нас там один батюшка странный… он ересь одну толкал, за что его потом, кстати, от служб отстранили. Так вот… он утверждал, что никакого ада и дьявола нет, и никогда не было, а то, что под адом люди понимали, есть всего-навсего отсутствие бога в душе, пустота там, где он должен быть. Э-эх… хорошо бы его сюда притащить и вот этих, что в реке стоят, показать. Интересно, что бы он тогда по поводу ада сказал. По мне, так вот он, сволочь, и есть тот самый ад, хуже которого уже не придумаешь. Слушай, сталкер, может, завалю я их? Ну, нельзя, чтоб покойники вот так в воде стояли… просто нельзя… господи… сейчас…
Ткаченко резким движением передернул затвор автомата, но Семен жестко ткнул кулаком в скулу капитана, не ударил, а именно ткнул так, чтобы не оставить синяка.
— А ну перестань, Андрюха. Успокойся. Перегоришь еще, мучайся потом с тобой. Сами со временем упадут, и земля их примет… век у зомби, конечно, немаленький, но все ж таки не бесконечный. Да и… это ведь не люди, оболочки пустые, Зоной поднятые. Душам, если они, конечно, есть, должно быть пофиг на них.
