Что ж, она на свой манер помогает чужестранцу
спасти душу, и это ей зачтется перед Богом, когда придет час держать ответ за
все, что сделала она в жизни. Впрочем, судьба чужестранца не слишком ее
занимала, и мечтала она только о том, чтобы поскорее пролетели эти двое суток,
ибо уже не было больше мочи хранить в душе эту тайну.
Люди в Вискосе были ничем не хуже и не лучше
жителей соседних городов, но в одном Шанталь была убеждена непреложно —
совершить убийство они не могли. А теперь, когда история со слитками получила
всеобщую огласку, никто из жителей не решился бы в одиночку проявить
инициативу: во-первых, потому что награда будет разделена на всех поровну, а
Шанталь не знала никого, кто стал бы рисковать ради чужой прибыли. Во-вторых,
если бы даже горожане и пошли на такое — во что Шанталь не верила ни одной
минуты, — то в убийстве должно было бы принять участие все население Вискоса,
за исключением разве что человека, предназначенного в жертву Если хоть один
человек выступит против — а за неимением других таким человеком станет она, —
всем жителям Вискоса грозит разоблачение и арест. Лучше быть бедным и честным
на свободе, чем богачом за решеткой.
Спускаясь по ступенькам, Шанталь вспоминала,
что даже выборы мэра — в крохотном— городке с тремя улочками — вызвали жаркие
споры и разделили жителей Вискоса на разные партии. Когда же задумали разбить
детский парк в нижней части города, начались столь ожесточенные дебаты, что
строительство так и не было начато, — одни говорили, что в Вискосе нет детей,
другие уверяли, что вот построим парк —дети и вернутся: родители, приехав в
отпуск, заметят перемены к лучшему и привезут детей в отчий край. Споры
начинались по любому поводу — спорили о том, хорош ли хлеб, о том, сколько
должна стоить лицензия на отстрел дичи, о том, существует ли или нет проклятый
волк, о странном поведении старой Берты и — весьма вероятно — о тайных
свиданиях Шанталь Прим с некоторыми постояльцами гостиницы. Впрочем, пока еще
никто не отваживался говорить об этом ей в глаза.
Шанталь подошла к хлебному фургону, впервые в
жизни держась так, будто играла в истории Вискоса самую главную роль. До
сегодняшнего дня была она беззащитной сиротой, бедной девушкой, которая так и
не сумела выйти замуж, официанткой и уборщицей в баре, несчастным существом,
ищущим спутника. Но пройдут двое суток — и все будут целовать ей ноги,
благодарить за щедрость и великодушие, и того и гляди предложат баллотироваться
на пост мэра на ближайших выборах (она, пожалуй, откажется, чтобы подольше
побыть в новом своем качестве и сполна насладиться непривычной славой).
Люди, собравшиеся у фургона, покупали хлеб
молча. Все повернулись к Шанталь, но никто не произнес ни слова.
— Что это творится в вашем Вискосе? —
осведомился водитель. — Умер кто-нибудь?
— Нет, — отвечал ему кузнец, который тоже
пришел за хлебом, не воспользовавшись тем, что в субботнее утро он мог бы
поспать подольше. — Просто кое-кто у нас скверно ведет себя, и нас это
беспокоит. Шанталь стояла, не понимая, что происходит.
— Бери, что тебе надо, — услышала она чей-то
голос. — Он торопится.
Девушка машинально протянула деньги и получила
хлеб. Водитель фургона пожал плечами, как бы показы вая, что не в силах
уразуметь смысл происходящего, протянул ей сдачу, сел за руль и уехал.
— Ну, теперь я спрошу: «Что это творится в
нашем Вискосе?» — сказала она, и от страха — громче, чем позволяли приличия.
— Сама знаешь, что происходит, — ответил
кузнец. — Толкаешь нас на преступление в обмен на деньги.
— Никуда я вас не толкаю! Я всего лишь сделала
так, как велел мне чужестранец. Вы что — с ума все посходили?!
— Как видно, это ты с ума сошла. Как ты могла
выполнять поручения этого безумца?! Зачем тебе это было нужно? Что ты на этом
выиграла? Хочешь, чтобы наш город стал адом, как в той истории, что поведал
Ахав? Ты потеряла достоинство и утратила честь! Шанталь задрожала.
— Нет, я вижу, вы рехнулись! Да неужели
кто-нибудь из вас всерьез воспринял это пари?!
— Оставьте ее, — сказала хозяйка гостиницы. —
Нам пора варить кофе к завтраку.
Люди постепенно разбрелись. Шанталь продолжала
дрожать, прижимая к себе хлеб и не в силах сдвинуться с места. Ее земляки,
вечно и по всякому поводу спорившие друг с другом, впервые пришли к
единодушному выводу — она виновата! Не чужестранец, не пари, а она, Шанталь
Прим, подстрекает их к преступлению. Наверное, мир перевернулся.
Она оставила хлеб у дверей своего дома и
зашагала прочь из города по направлению к горам. Ей не хотелось ни есть, ни
пить. Ей вообще ничего не хотелось. Она вдруг поняла нечто очень важное, и это
понимание переполняло ее душу страхом, ужасом, паникой. Водителю фургона никто
ничего не сказал.
Было бы естественно, чтобы подобное событие
обсуждалось и комментировалось — с негодованием или со смехом, — однако
паренек, на своем фургоне привозивший в Вискос хлеб и сдобу, так и не узнал,
что же творится в городе. Да, в тот день жители впервые оказались заодно, и
никто не пожелал обсуждать с посторонним случившееся накануне вечером — хотя о
том, что произошло в баре, знали уже решительно все. И все бессознательно
вступили в заговор молчания. А может быть, каждый из них в глубине души
воображал невообразимое, прикидывал возможности невозможного.
Берта подозвала ее к себе. Старуха сидела на
прежнем месте, занимаясь бесполезным наблюдением за жизнью города — бесполезным
потому, что уже вошла в Вискос опасность, причем более грозная, чем можно было
себе представить.
— Мне не хочется разговаривать, — сказала
Шанталь. — Не могу ни думать, ни действовать, ни говорить о чем бы то ни было.
— В таком случае просто присядь рядом и
послушай.
Из всех, кого Шанталь встретила утром, одна
лишь старуха Берта отнеслась к ней участливо. Девушка не только присела рядом,
но и обняла ее. Некоторое время они так и сидели, а потом Берта нарушила
молчание.
— Ступай в лес, остынь немного, чтобы
рассуждать здраво. Ты ведь сама понимаешь, что дело тут не в тебе. Да и они это
понимают, но им нужен виновный.
— Это чужестранец!
— Мы-то с тобой знаем, кто он такой. Мы — и
больше никто. Все прочие хотят верить в то, что их предали, что ты должна была
рассказать обо всем раньше, что ты не доверяла им.
— Предали?
—Да.
— Но почему они хотят верить в это?
— Подумай.
Шанталь подумала. Потому что им нужен тот, на
кого можно взвалить вину. Потому что им нужна жертва.
