— Смотрите ему прямо в глаза! — услышал он
крик Шанталь.
Он повиновался. С каждым мгновением
становилось легче: теперь он может смотреть не на оружие в руках врага, а на
него самого. Теперь они в равных условиях, теперь оба способны внушать ужас
друг другу.
Он спрыгнул на землю. Волк отпрянул,
испугавшись огня; он продолжал рычать и прыгать, но близко не подходил.
— Оттесни его!
Чужестранец сделал шаг по направлению к волку,
который зарычал еще громче, оскалил клыки, но отступил.
— Наступай на него! Гони!
Факел горел теперь еще ярче, но чужестранец
заметил, что еще немного — и он сожжет себе руки. Времени уже не оставалось. Не
раздумывая и пристально глядя в зловещие синие волчьи глаза, он бросился
вперед. Волк перестал рычать и прыгать — он повернулся и исчез в чаще леса.
Шанталь спустилась с дерева в одно мгновение.
Когда только она успела собрать на земле пучок хвороста и смастерить свой
собственный факел?
— Идем отсюда! Скорей!
— Куда?
Куда? Неужели в Вискос, чтобы все увидели их
вместе? Чтобы угодить в новую засаду, в которой огонь уже не спасет? Чувствуя,
как ломит спину, как колотится сердце, она опустилась на землю.
— Разведи костер, — сказала она чужестранцу. —
Я должна подумать.
Она шевельнулась — и вскрикнула: плечо
пронизала острая боль. Чужестранец собрал веток, листьев и развел костер. При
каждом движении Шанталь корчилась от боли и глухо стонала: должно быть, она
сильно ушиблась, влезая на дерево.
— Ничего-ничего, — произнес чужестранец, видя,
как она страдает. — Ты ничего себе не сломала. Со мной такое бывало — в минуты
предельного напряжения мышцы сокращаются. Давай я разотру тебе плечо.
— Не трогай меня. Не подходи ко мне. Не
заговаривай со мной.
Боль, страх, стыд. Можно не сомневаться —
когда она выкапывала золото, чужестранец стоял где-то поблизости: он знал —
потому что спутником его был дьявол, а дьяволы читают в человеческой душе, как
в открытой книге, — что на этот раз Шанталь решится украсть слиток.
Знал он и то, что в эту минуту весь город
мечтал совершить преступление. Знал и то, что ничего не будет сделано, потому
что никто не решится на это, но и намерения достаточно, чтобы ответить на его вопрос:
человек есть прежде всего носитель зла. Знал чужестранец и то, что Шанталь
намеревалась бежать, а пари, которое они заключили накануне, уже ничего не
значит и он сможет вернуться туда, откуда приехал (а откуда, в сущности, он
приехал?), не тронув своих сокровищ и подтвердив свои подозрения.
Он попытался было устроиться поудобней, но это
было совершенно невозможно, и оставалось лишь сидеть неподвижно. Огонь костра
удерживал волка на почтительном расстоянии, но он же вскоре привлечет внимание
пастухов. Они подойдут поближе и увидят их вдвоем.
Он вспомнил, что сегодня суббота. Люди сидят в
своих домах, заполненных чудовищно безвкусными безделушками, украшенных
репродукциями знаменитых картин, гипсовыми изображениями святых, и пытаются
развлечься — а совсем скоро они получат развлечение, какого не было с того дня,
как закончилась Вторая мировая война.
— Не смей говорить со мной.
— Я не произнес ни слова.
«Зареветь, что ли?» — подумала Шанталь, но при
нем ей не хотелось плакать, и она сдержала слезы.
— Я спасла тебе жизнь. Я заработала это
золото.
— Это я спас тебе жизнь. Волк собирался
напасть на тебя. Чистая правда.
— Но, с другой стороны, мне .кажется, ты
спасла что-то у меня в душе, — продолжал чужестранец.
Старый трюк. Она сделает вид, будто не
понимает, о чем идет речь, и это будет нечто вроде разрешения воспользоваться
его богатством и навсегда покинуть здешние края. Тем все и кончится.
— Я говорю о нашем вчерашнем пари. Я испытывал
такую неимоверную боль, что утешение видел лишь в том, чтобы причинить другим
такие же страдания. Ты права.
Дьяволу, неотступно следовавшему за
чужестранцем, совсем не понравились эти слова. Он попросил помощи у дьявола
Шанталь, но тот появился совсем недавно и еще не мог полностью руководить
девушкой.
— И что это меняет?
— Ничего. Мы заключили пари, и я уверен, что
выиграю. Но я сознаю все свое убожество и понимаю, почему стал таким — я
считал, что мои несчастья свалились на меня незаслуженно.
Шанталь думала о том, как бы им незаметно
выбраться из леса: было еще раннее утро, но больше оставаться здесь было
нельзя.
—Я считаю, что честно заработала свое золото,
и заберу его, если только ты мне не воспрепятствуешь, — сказала она. — И тебе
советую сделать то же самое: ни тебе, ни мне незачем возвращаться в Вискос;
давай спустимся в долину, выйдем на шоссе, поймаем попутную машину, а дальше
каждый двинется своим путем.
— Иди. Но знай, что в эту самую минуту жители
Вискоса решают, кто должен умереть.
— Может быть. Они будут решать это в течение
ближайших двух дней, пока не истечет срок, а потом еще два года — спорить о
том, кому же быть жертвой. О, я знаю моих земляков: они нерешительны, когда
надо действовать, и неумолимы, когда надо взвалить на кого-то вину. Если ты не
вернешься, они даже не дадут себе труда поспорить, а просто подумают, что я все
это выдумала.
— Вискос ничем не отличается от других
городов. Все, что происходит там, происходит и на других континентах, в других
городах, селениях, монастырях — не важно где. Но ты этого не понимаешь, как не
понимаешь
и того, что фортуна на этот раз была ко мне
благосклонна — я правильно выбрал человека, который мне поможет.
«Да, эту вот девушку, сидящую рядом: она
кажется честной и трудолюбивой, а на самом деле думает лишь о том, как бы
отомстить. Нам не дано увидеть врага — ибо если мы пойдем до самого конца, то
обнаружим, что истинный наш враг — Господь Бог, заставивший нас пройти через
все то, что мы прошли, — и потому мы срываем досаду на неудачи и разочарования
на всем, что нас окружает. И никогда нам не утолить жажду мести, ибо она
направлена против самой жизни».
— О чем мы говорим? — спросила Шанталь,
разозленная тем, что чужестранец, которого она ненавидела больше всех на свете,
так хорошо понимает, что творится у нее в душе. — Почему бы не взять золото и
не уйти?
