— Волк всегда убегает от огня, не правда ли?
Так вот, я иду в Вискос. Ты можешь делать все, что сочтешь нужным, — кради,
убегай, скрывайся, ко мне это больше не имеет отношения. У меня есть дела
поважней.
— Подожди! Не оставляй меня здесь одну!
— В таком случае, идем.
Шанталь окинула взглядом костер, валун в форме
буквы « Y «, чужестранца, который удалялся, неся в руке горящие ветки. Она
могла сделать то же самое —сделать новый факел, откопать золото и идти прямо в
долину — не имело никакого смысла заходить домой за вещами, которые она хранила
так бережно. Добравшись до соседнего города, она узнает в банке, сколько стоит
слиток, продаст его, купит одежду и чемоданы. Обретет свободу.
— Подожди! — крикнула она чужестранцу, однако
он продолжал шагать в сторону Вискоса и вскоре уже должен был скрыться из виду.
«Думай скорей», — сказала она сама себе.
Думать тут, впрочем, было не о чем. Она
выхватила из костра несколько тлеющих веток, подбежала к валуну и выкопала
слиток. Схватила, вытерла рукавом и взглянула на него — в третий раз в жизни.
Ее охватил панический страх. Она швырнула
слиток в яму, вытащила из огня еще несколько веток и побежала в сторону дороги,
на которую должен был выбраться чужестранец. Казалось, что ненависть сочится у
нее из всех пор. В один день повстречались ей два волка — одного она отпугнула
факелом, другого напугать невозможно ничем: он уже потерял все, что было ему
дорого, и теперь слепо стремился уничтожить все, что было перед ним.
Она бежала со всех ног, но так и не могла
догнать чужестранца. Наверное, он скрылся в лесу, притаился там, погасив факел,
бросая вызов проклятому волку — жажда смерти в нем, скорее всего, не уступает
жажде убивать.
Войдя в Вискос, Шанталь притворилась, что не
слышит Берту, которая звала ее, и смешалась с выходящей из церкви толпой прихожан.
Она удивилась — сегодня, похоже, на мессу собрался весь город. Чужестранец
замышлял преступление, а получилось так, как хотел священник, — эта неделя
будет посвящена раскаянью и исповедям, словно Бога можно обмануть.
Все смотрели на Шанталь, но никто не
заговаривал с ней. Она не отводила глаз, смело встречая каждый взгляд, потому
что не знала за собой никакой вины и каяться на исповеди ей было не в чем — она
была лишь пешкой в жестокой игре, правила которой постигла не сразу, а
постигнув, испытала отвращение.
Она заперлась у себя в комнате и выглянула в
окно. Толпа уже разошлась, но Шанталь заметила еще одну странность: был погожий
субботний денек, а Вискос будто вымер. Обычно на площади, где в незапамятные
времена стояла виселица, а теперь возвышался крест, жители собирались кучками и
беседовали.
Некоторое время она смотрела на пустую улицу,
чувствуя, как пригревает, но не жжет ее лицо зимнее солнце. Если бы люди стояли
сейчас на площади, они наверняка бы обсуждали погоду. Температуру. Пройдут ли дожди,
не грозит ли засуха. Но сегодня все сидели по домам, и Шанталь не могла понять
почему.
Чем дольше стояла она у окна, тем сильнее
ощущала, что ничем не отличается от своих земляков — и это она-то, считавшая
себя совсем другим человеком, лелеявшим дерзкие планы, которые и в голову бы не
могли прийти никому из этих крестьян.
Какой позор. И вместе с тем — какое
облегчение: она — здесь, в Вискосе, не потому, что судьба распорядилась
несправедливо, а потому, что заслуживает этого. Всю жизнь она чувствовала, что
не чета прочим, а вот сейчас поняла: она в точности такая же, как все. Трижды
уже она откапывала слиток и каждый раз оказывалась не в силах унести его с
собой. Да, она совершила преступление, но лишь в душе, а претворить его в
реальное деяние не сумела, не решилась, не смогла.
Впрочем, она сознавала, что, по правде-то
говоря, не следовало бы совершать его даже мысленно, потому что это было не
искушение и не испытание, а ловушка.
«Почему ловушка?» — подумала она. Что-то
подсказывало ей, что в этом слитке золота спрятано решение задачи, созданной
чужестранцем, но, как ни старалась, не могла понять, что же это за решение.
Новоприбывший демон увидел, что сияние за
плечом сеньориты Прим, которое некоторое время назад становилось все ярче,
теперь потускнело и уже совсем почти исчезает. Как жаль, что нет здесь его
товарища, и некому восхититься его победой.
Но он не знал, что и у ангелов есть своя
стратегия и свет за плечом сеньориты Прим померк лишь для того, чтобы усыпить
его бдительность. Ангел хотел всего лишь, чтобы его подопечная немного поспала,
а он бы тем временем побеседовал с ее душой без помехи — без вмешательства страхов
и вины, под бременем которых представители рода человеческого пребывают целыми
днями.
Шанталь заснула. И во сне услышала то, что
надо было услышать, поняла то, что необходимо было понять.
— Не будем больше говорить о земельных
участках и о кладбищах, — сказала жена мэра, когда «первые лица» вновь
собрались в ризнице. — Будем откровенны. Пятеро собеседников изъявили свое
согласие.
— Наш падре убедил меня, — молвил латифундист.
— Бог может оправдать и некоторые недостойные деяния.
— Не надо лукавить, — ответил священник. —
Стоит лишь выглянуть из окна, чтобы все понять. Потому и дует теплый ветер —
это дьявол решил составить нам компанию.
— Верно, — сказал мэр, который не верил в
дьявола. — Нас уже ни в чем убеждать не надо. Так что не станем терять
драгоценное время и поговорим прямо и откровенно.
— Позвольте, я начну, — сказала хозяйка
гостиницы. — Все мы склоняемся к тому, чтобы принять предложение чужестранца.
Иными словами, к тому, чтобы совершить преступление.
— То есть жертвоприношение, — поправил ее
священник, привыкший к религиозным ритуалам.
Воцарившееся в ризнице молчание
свидетельствовало о том, что все с этим согласны.
— Только трусам пристало отмалчиваться.
Давайте помолимся вслух, чтобы Господь слышал нас и знал, что мы делаем это на
благо Вискоса. Преклоните колени.
Присутствующие повиновались, хоть и не без
внутреннего сопротивления, ибо отлично сознавали — бесполезно просить у Бога
прощения за грех, совершенный с полным пониманием того, что они творят зло. Но
они вспомнили про Ахава, про «день прощения» и решили, что, когда снова придет
этот день, они дружно обвинят Бога в искушении, не поддаться которому так трудно.
Священник потребовал, чтобы все хором повторяли за ним молитву:
