— Господи, не Ты ли сказал, что никто не благ,
так прими же нас, как бы несовершенны мы ни были, и в неизреченном милосердии
Твоем и неисчерпаемой любви Твоей — прости. Как простил Ты крестоносцев,
которые убивали мусульман, чтобы отвоевать Святую Землю Иерусалима; как простил
инквизиторов, которые хотели отстоять чистоту Твоей церкви; как простил и тех,
кто оскорблял Тебя и возвел на Голгофу. Прости нас, потому что мы вынуждены
принести жертву во спасение города.
— Теперь перейдем к практической стороне
вопроса, — сказала жена мэра. — Давайте решим, кто же будет жертвой. И кто
совершит жертвоприношение.
— Девушка, которой все мы столько помогали,
которую постоянно опекали, привела в Вискос дьявола, — сказал латифундист,
который в не слишком отдаленном прошлом переспал с этой самой девушкой и с тех
пор пребывал в постоянном страхе — вдруг она в один прекрасный день возьмет да
и расскажет об этом его жене. — Зло искореняется только Злом, и потому она
должна понести кару.
Двое из присутствующих согласились, заявив,
что сеньорита Прим, помимо всего прочего, —единственный человек в Вискосе,
которому нельзя доверять, поскольку она считает, что непохожа на других, и не
скрывает, что когда-нибудь покинет город.
— Матери у нее нет. Бабушка умерла. Никто и не
заметит ее исчезновения, — заявил мэр, ставший третьим, кто поддержал это
мнение. Но тут с возражением выступила его жена:
— Предположим, что она знает, где спрятано
золото: ведь в конце концов она — единственная, кто видел его своими глазами.
Кроме того, доверять ей можно именно по тем причинам, которые уже были здесь
высказаны: это она привела Зло в наш город, это она заставила всех его жителей
размышлять о преступлении. Можете говорить, что хотите, но, если все прочие
наши земляки будут молчать, получится так: слово этой, так сказать, далеко не
безупречной девицы — против нашего слова, слова людей, кое-чего в жизни
добившихся.
Мэр засомневался, как происходило всякий раз,
когда свое мнение изрекала его жена:
— Отчего же ты стремишься спасти Шанталь —
ведь ты ее терпеть не можешь?
— А я понимаю для чего, — сказал падре. — Для
того, чтобы вина пала на голову той, кто и спровоцировал трагедию. Пусть она
несет это бремя до конца дней своих, и не исключено, что окончит она их как
Иуда, предавший Иисуса Христа и покончивший с собой в порыве отчаяния, вполне,
впрочем, бесполезного, ибо он уже создал все благоприятные условия для
совершения преступления.
Жена мэра удивилась доводу священника — это
было в точности то же, о чем она сама думала. Шанталь была хороша собой,
прельщала мужчин, не хотела жить, как все живут в Вискосе, вечно жаловалась,
что прозябает в захолустном городишке, который при всех своих недостатках
населен людьми трудолюбивыми и порядочными и в котором многие бы просто мечтали
жить (имелись в виду иностранцы, покидавшие город, обнаружив, до чего же
тошнотворно-скучной может быть жизнь, всегда исполненная мира и покоя).
— А я не представляю на ее месте никого
другого, — сказала хозяйка гостиницы. Она вначале погрузилась в размышления о
том, как трудно будет найти кого-нибудь на замену Шанталь, но потом поняла,
что, получив свою долю золота, сможет вообще закрыть, так сказать, лавочку и
уехать в дальние края. — Крестьяне и пастухи — люди сплоченные, семейные, у
многих имеются дети, давно покинувшие Вискос. Если с кем-нибудь из горожан
что-нибудь случится, родня заподозрит неладное. Сеньорита Прим — единственная,
кто может исчезнуть бесследно.
Священник ни на кого не хотел указывать
пальцем, памятуя об Иисусе, который проклял людей, обвинивших невинного. Но он
знал, кого надлежит принести в жертву, и должен был сделать так, чтобы это
стало очевидно всем.
— Жители Вискоса трудятся от зари до зари.
Каждый выполняет свой урок: он есть у всех, даже у этой бедняжки, которую
дьявол решил использовать в своих злокозненных целях. Нас и так осталось
немного, и мы не можем позволить себе роскошь отказаться от лишней пары рабочих
рук.
— В таком случае, ваше преподобие, нам некого
принести в жертву. Придется уповать на чудо — вот если бы сегодня к вечеру в
Вискосе появился еще один чужестранец… Но даже и это — рискованно, ибо у него
наверняка есть семья, которая будет искать его по всему свету. В нашем городе
все работают, тяжким трудом добывая себе хлеб насущный — тот самый, что
привозит в своем фургоне булочник.
— Вы правы, — ответил на это священник. — Быть
может, со вчерашнего вечера мы всего лишь тешим себя несбыточными иллюзиями. У
каждого в Вискосе есть близкое существо, которое заметит его исчезновение и
скажет: «Руки прочь от него!» Лишь три человека в нашем городе спят одни — это
я, старуха Берта и сеньорита Прим.
— Вы что же — предлагаете в жертву себя?
— Чего не сделаешь для блага отчего края.
Пятеро остальных вздохнули с облегчением —
внезапно они поняли, что суббота озарена солнцем, что никакого преступления не
будет. Будет мученичество. Как по волшебству, разрядилась напряженная
атмосфера, царившая в ризнице до сей минуты, и хозяйка гостиницы испытала
желание припасть к стопам этого святого.
— Есть единственная трудность, — продолжал
падре. — Вам надо будет внушить всем, что убийство священнослужителя — это не
смертный грех.
— Вы сами и объясните это горожанам! —
воскликнул мэр, оживившийся при мысли о том, какие реформы проведет он на
полученные деньги, какую рекламную кампанию развернет в газетах, какие
инвестиции привлечет благодаря снижению налогов, какой будет наплыв туристов
после того, как он благоустроит отель и проложит новый телефонный кабель,
который избавит их от теперешних проблем со связью.
— Нет, я этого сделать не могу, — отвечал
падре. — Мученики не противятся, когда народ хочет их убить. Но сами смерти они
не ищут, ибо церковь всегда нам говорила, что жизнь есть Божий дар. Сами
объясните.
— Нам никто не поверит. Решат, что мы —
наихудшая разновидность убийц, что загубили человека святой жизни, как Иуда —
Христа, польстившись на деньги.
Падре пожал плечами. Снова показалось, будто
солнце скрылось за тучами, и в ризнице опять установилась напряженная
атмосфера.
— В этом случае остается только сеньора Берта,
— сказал латифундист. После долгой паузы заговорил священник:
— Она, судя по всему, очень страдает от потери
мужа: уж сколько лет в любую погоду целыми днями бесцельно сидит у своего дома.
Ничего не делает — только тоскует, и я думаю, бедняжка медленно сходит с ума:
проходя мимо, я много раз слышал, как она разговаривает сама с собой.
