Снова по комнате пронеслось короткое дуновение
ветра, и люди испугались, потому что окна были закрыты.
— Жизнь ее была очень печальна, — продолжила
хозяйка гостиницы. — Полагаю, она отдала бы все на свете, чтобы прямо сейчас
оказаться там, где ждет ее любимый супруг. Вам известно, что они прожили в
браке сорок лет? Всем это было известно, но никому не было до этого дела.
— Женщина весьма и весьма почтенного возраста,
можно сказать — на склоне дней… —добавил латифундист. — И потом, — единственная
в нашем городе, кто, в сущности, ничем важным не занят. Как-то раз я спросил,
почему она всегда — даже зимой — сидит у дверей? И знаете, что мне ответила
сеньора Берта? Что она — на страже, чтобы не пропустить тот день, когда в
городе появится Зло.
— Ну, судя по всему, она со своей обязанностью
не справилась.
— Напротив, — сказал священник. — Насколько я
понял из ваших слов, тот, кто допустил в Вискос зло, тот его отсюда и изгонит.
Снова повисло молчание, и все поняли, что жертва наконец-то избрана.
— Остается последнее, — промолвила хозяйка
гостиницы. — Мы знаем, когда состоится жертвоприношение во имя процветания
нашего города. Знаем, кто будет принесен в жертву: благодаря этой процедуре
праведная душа вознесется к небесам и вместо страданий, которыми полна ее жизнь
на этом свете, обретет счастье. Остается узнать, как мы это сделаем.
— Надо бы потолковать со всеми мужчинами
Вискоса, — сказал священник. — Пусть в девять часов вечера они соберутся на
городской площади. Мне кажется, я знаю «как». Незадолго до назначенного срока
встретимся здесь же, в ризнице, и поговорим без посторонних.
Прежде чем все покинули ризницу, он попросил,
чтобы жена мэра и хозяйка гостиницы, покуда будет идти собрание, отправились к
Берте и завели сней беседу. Хотя старуха никуда не выходит по вечерам,
предосторожность лишней не бывает. В обычный час Шанталь пришла в бар. Он был пуст.
— Сегодня вечером на городской площади
собирают всех мужчин Вискоса, — объяснила хозяйка гостиницы.
Больше она могла ничего не говорить — Шанталь
и так поняла, что должно произойти.
— Ты видела золото своими глазами?
— Видела. Но вы должны попросить, чтобы
чужестранец перенес его сюда. Очень может быть, что он, добившись своей цели,
решит исчезнуть из города.
— Он же не сумасшедший?
— Сумасшедший.
Хозяйка гостиницы сочла, что это — удачная
мысль. Она поднялась в номер чужестранца и спустя несколько минут вернулась:
— Согласился. Сказал, что золото спрятано в
лесу и что завтра он принесет его сюда.
— Тогда я сегодня, наверное, не нужна?
— Нет, нужна. Ты обязана выполнять условия
своего контракта.
Хозяйка гостиницы не знала, как сообщить
девушке подробности происходившего в ризнице разговора, но ей важно было
видеть, реакцию Шанталь.
— Я просто пришиблена всем этим, — сказала
она. — Хоть и понимаю, что тут надо семь раз отмерить…
— Пусть отмеряют не семь, а семьсот раз — все
равно им не хватит храбрости отрезать.
— Может быть, — ответила хозяйка. — Но если бы
все же решились, что бы ты сделала?
Она явно хотела знать, как отзовется на это
Шанталь, и та поняла, что чужестранец был гораздо ближе к истине, чем она,
столько лет прожившая в Вискосе. Собрание на площади! Как жаль, что виселицу
снесли.
— Так что бы ты сделала? — продолжала
допытываться хозяйка.
— Я не стану вам отвечать на этот вопрос, —
сказала Шанталь, хотя совершенно точно знала, что сделала бы. — Скажу лишь, что
Зло никогда не приведет за собой Добро. Сегодня днем я убедилась в этом на
собственном опыте.
Хозяйка гостиницы, возмутившись в душе таким
неуважительным к себе отношением, благоразумно сочла за лучшее не затевать
спор, не ссориться с Шанталь — это сулило в будущем большие неприятности. Под
тем предлогом, что ей надо подсчитать сегодняшнюю выручку (предлог, как она
тотчас поняла, был совершенно нелепый, поскольку в гостинице находился лишь
один постоялец), она удалилась, оставив Шанталь одну в баре. Душа ее была
спокойна — сеньорита Прим не обнаружила никакого стремления взбунтоваться даже
после того, как хозяйка сказала ей о сегодняшнем собрании на площади, намекнув
тем самым, что дела в Вискосе пойдут по-другому. Что ж, этой девице тоже нужны
деньги, и немалые — у нее вся жизнь впереди, и наверняка она захочет
последовать примеру своих сверстниц и подруг детства, которые давно покинули
Вискос.
Так что если помощи от Шанталь ждать не
приходится, то и мешать она, по крайней мере, не будет.
После скудного ужина священник в одиночестве
уселся на скамью в церкви. Он ждал мэра, который должен был прийти через
несколько минут.
Священник оглядывал облупившиеся стены,
алтарь, где не было ни одного мало-мальски приличного произведения искусства и
где висели дешевые репродукции с изображений святых, в давние времена обитавших
в здешних краях. Народ в Вискосе никогда не отличался религиозным пылом,
несмотря на то, что именно святому Савинию обязан был город своим возрождением.
Но люди забыли об этом, предпочитая вспоминать Ахава, кельтов, тысячелетние
крестьянские суеверия и вроде бы не сознавая, что для избавления достаточно всего-навсего
признать Иисуса единственным Спасителем человечества.
Несколько часов назад священник сам вызвался
стать мучеником. Это был рискованный ход, но он не намерен был отступать и
отказываться от своей жертвы, если бы только люди не были столь легкомысленны и
если бы ими нельзя было манипулировать с такой легкостью.
«Это неправда. Они легкомысленны, но
манипулировать ими вовсе не так уж легко», —возразил он сам себе. Молчанием или
искусными речами люди заставили его произнести то, что хотели услышать:
жертвоприношение не будет напрасным, жертва послужит спасению, упадок сменится
расцветом. Он притворился тогда, что согласен, чтобы люди использовали его, но
в то, что говорил, верил сам.
Священнослужение было истинным его призванием,
и он рано вступил на эту стезю. В двадцать один год он был уже рукоположен в
сан и вскоре прославился даром слова и умением управлять своим приходом. Он
молился ночами напролет, ухаживал за больными, посещал арестантов, кормил
голодных — действовал в точном соответствии с текстами Священного Писания. И
постепенно стал известен по всей округе, и рассказы о нем достигли ушей
епископа, человека мудрого и справедливого.
