Берта попыталась успокоить своих визитеров: в
конце концов, их обоих ведь уже нет на свете, так что волноваться и тревожиться
пристало ей. А сумеют они помочь Шанталь все изменить?
Демон Шанталь тоже пока выигрывает битву, —
отвечали они. Когда девушка была в лесу, бабушка отправила к ней проклятого
волка — ага, значит, он все-таки существует, и кузнец говорил правду. Надо было
пробудить в чужестранце добрые чувства, и это удалось. Но дальше, насколько
можно судить, дело не продвинулось: слишком уж сильные характеры оказались и у
Шанталь, и у чужестранца. Остается лишь надеяться, что девушка увидит то, что,
по их мнению, она должна увидеть. Верней сказать — они знают, что она это
увидела, и хотят теперь, чтобы она осознала увиденное.
— Что же она должна осознать? — спросила
Берта.
Этого они сказать не могут — общение с живыми
имеет границы, кое-кто из демонов прислушивается к тому, что они говорят, и,
заранее прознав про их замысел, может все испортить. Однако они ручаются, что
это очень просто, и Шанталь — если проявит сообразительность, в чем ее бабушка
не сомневается, — сможет выправить положение.
Берта, хоть и обожала секреты, допытываться не
стала, удовлетворясь и таким ответом: выспрашивать подробности, которые могли
бы стоить ей жизни, было не в ее характере. И все же она повернулась к мужу,
ибо одну вещь все-таки следовало прояснить:
— Ты велел мне сидеть на стуле перед домом и
год за годом караулить город, ибо в него может войти Зло. Ты сказал мне это
задолго до того, как ангел-хранитель дал маху и девочка погибла. Муж ответил,
что Зло так или иначе пройдет через Вискос, ибо ходит по земле и любит
заставать людей врасплох.
— Не уверена.
Он тоже в этом не уверен, однако это так. Быть
может, поединок Добра и Зла происходит каждую секунду в сердце каждого
человека, ибо сердце и есть поле битвы, где сражаются ангелы и демоны. На
протяжении многих тысячелетий бьются они за каждую пядь, и так будет
продолжаться до тех пор, пока один из противников не уничтожит другого.
Впрочем, хоть он и пребывает теперь в духовной сфере, там остается еще очень
много неведомого — гораздо больше, чем на Земле.
— Ну, теперь ты меня более или менее убедил.
Не тревожьтесь — если мне придется умереть, значит, пришел мой час.
Берта не сказала, что немного ревнует и хотела
бы вновь оказаться рядом с мужем; бабушка Шанталь всегда считалась в Вискосе
одной из тех, кто своего (да и чужого) не упустит.
Гости удалились, сославшись на то, что им
необходимо заставить Шанталь как следует осознать виденное.
Берта возревновала еще пуще, но вскоре
успокоилась, хоть и подумала, что муж пытается немного отсрочить ее уход, чтобы
без помех наслаждаться обществом бабушки Шанталь.
Кто знает, может быть, завтра и окончится эта
его независимость. Берта поразмыслила и пришла к другому выводу: бедняга
заслужил несколько лет отдыха, что ей — жалко, что ли? Пусть считает, что волен,
как птица, и может делать все, что ему хочется: она-то ведь все равно знает,
что он тоскует в разлуке с нею.
Заметив стоявших у дома женщин, старуха
подумала, что совсем неплохо было бы еще малость пожить в этой долине,
разглядывая горы, присутствуя при вечных распрях мужчин и женщин, деревьев и
ветра, ангелов и демонов. Ей стало страшно, и она попыталась сосредоточиться на
другом — надо бы завтра взять клубок шерсти другого цвета, ибо салфетка,
которую она вязала, получалась больно уж монотонной.
Собрание на городской площади еще
продолжалось, а Берта уже спала, пребывая в полной уверенности, что сеньорита
Прим, хоть и не обладает даром разговаривать с тенями усопших, поймет все, что
те хотели ей сказать.
— В церкви, на священной территории храма, я
говорил о необходимости жертвы, — сказал священник. — Здесь, на мирской
территории, я прошу вас приготовиться к появлению мученика.
Маленькая площадь, скудно освещенная
одним-единственным фонарем (хотя мэр во время избирательной кампании обещал
установить еще несколько штук), была заполнена народом. Полусонные крестьяне и
пастухи — они привыкли ложиться и вставать с зарей — хранили почтительное и
боязливое молчание. Падре поставил рядом с крестом стул и взобрался на него,
чтобы его видели все.
— На протяжении нескольких столетий Церковь
обвиняли в том, что она вела неправедные войны, хотя на самом деле мы всего
лишь стремились защититься от разнообразных угроз и выжить.
— Падре, — крикнул кто-то. — Мы пришли сюда не
за тем, чтобы слушать про Церковь. Мы хотим знать, что будет с Вискосом.
— Нет надобности объяснять, что наш город
рискует вот-вот исчезнуть с карты. прихватив с собой вас, ваши земли и ваши
стада. Я и не собираюсь говорить о Церкви, но одно все же обязан сказать:
прийти к спасению мы можем лишь через раскаяние и жертвы. И я, пока меня не
прервали, говорил о жертве, которую принесет кто-то, о раскаянии, которое
необходимо всем, и о спасении города.
— Завтра все это окажется брехней, — раздался еще
чей-то голос.
— Завтра чужестранец покажет нам золото, —
сказал мэр, радуясь, что может сообщить сведения, которыми не располагает даже
священник. — Сеньорита Прим не желает нести ответственность в одиночку, и
хозяйка гостиницы убедила чужестранца принести золото сюда. Без этой гарантии
мы палец о палец не ударим.
Мэр взял слово и принялся расписывать
волшебные изменения, ожидающие город, — благоустройство, преобразования,
детский парк, сокращение налогов, распределение нежданно-негаданно привалившего
богатства.
— Всем поровну, — выкрикнул кто-то.
Настало время произнести главное, чего мэру
делать очень не хотелось, однако все взоры обратились к нему, и люди на
площади, казалось, очнулись от спячки.
— Всем поровну, — подтвердил священник,
опередив мэра. Он понимал, что выбора нет: либо все несут одинаковую
ответственность за содеянное и получают одинаковое вознаграждение, либо очень
скоро кто-нибудь донесет о преступлении, обуреваемый чувствами зависти и мести.
Священник превосходно знал смысл этих слов.
— Кто же должен умереть?
Мэр стал объяснять, почему по справедливости
выбор должен был пасть на Берту — женщина преклонного возраста, очень горюет по
мужу, друзей у нее нет, и вообще она едва ли не выжила из ума, потому что с
утра до сумерек сидит перед домом; никак и ничем не споспешествует процветанию
Вискоса. Вместо того чтобы купить земли или овец, положила свои деньги в банк
под проценты: польза от нее — только торговцам, которые, как и булочник, раз в
неделю появляясь в городе, продают свои товары.
