И вот теперь по направлению к монолиту ползла
цепочка огоньков,количество которых в точности соответствовало числу обитателей
Вискоса, и, поскольку чужестранец нес факел, а Берта — ничего не несла, было
этих огоньков ровно 281. Каждый мужчина в одной руке нес фонарь или лампу, а в
другой — охотничье ружье, переломленное пополам, чтобы не произвести случайного
выстрела.
Берта была единственной, кому не надо было
своими ногами добираться к месту сбора, — она безмятежно спала в
импровизированном паланкине, который с большим трудом несли двое дровосеков.
«Хорошо еще, что не придется тащить такую тяжесть назад, — размышлял один из
них. — В нее всадят столько свинца, что вес ее утроится».
Он прикинул, что каждый заряд обычно содержит
шесть маленьких свинцовых шариков. Если все выстрелы попадут в цель, то есть в
тело старухи, в нем окажется 522 дробины, и свинца, значит, будет больше, чем
крови.
Дровосек почувствовал в этот миг, как
забурлило у него в животе, и решил, что ни о чем больше думать не станет до
понедельника.
По дороге никто ни с кем не разговаривал,
никто никому не смотрел в глаза, словно все загодя договорились относиться к
происходящему как к некоему кошмарному сну, который следует забыть — и чем
раньше, тем лучше. Люди тяжело дышали — скорее от волнения, чем от усталости. И
вот наконец огромный светящийся полукруг с трех сторон замкнул прогалину,
посреди которой лежал кельтский монолит.
По знаку, поданному мэром, дровосеки отвязали
веревки, удерживавшие Берту на носилках, и положили ее на каменный стол.
— Нет, так не пойдет, — возразил кузнец,
припомнив, как в виденных им фильмах про войну солдаты, спасаясь от
неприятельского огня, приникают к земле. — В лежачего трудно попасть.
Тогда дровосеки посадили Берту, прислонив ее
спиной к камню. Получилась вроде бы идеальная мишень, но тут прозвучал плачущий
женский голос:
— Она уставилась прямо на нас! Она видит, что
мы делаем.
Разумеется, Берта ничего не видела, но было
невыносимо смотреть на эту добродушного вида, благостно улыбающуюся старушку,
которая совсем скоро будет умерщвлена сотнями маленьких свинцовых шариков.
— Поверните ее спиной, — приказал мэр, также
не оставшийся безразличным к подобному зрелищу.
Дровосеки, ворча, снова подошли к монолиту и
поставили Берту на колени, так что лицом и грудью она прижималась к камню.
Однако поскольку в таком поло жении удержать ее было невозможно, пришлось
привязать ей к запястьям; веревку, перекинуть через верхушку монолита и
закрепить на противоположной стороне.
Картина получилась жутковатая — отвернувшаяся
от людей коленопреклоненная женщина, руки которой были воздеты к небесам,
словно она кому-то молилась или о чем-то молила. Кто-то запротестовал и на этот
раз, но мэр сказал, что пора кончать.
И чем скорей, тем лучше. Без речей и
оправданий — то и другое можно оставить на завтра, когда в баре и на улицах
начнутся разговоры пастухов и пахарей. Можно не сомневаться, что по одной из
трех городских улиц еще долго не будут ходить люди — слишком уж все привыкли к
тому, что там, у своего дома сидит Берта, глядит на горы и беседует сама с
собой. Хорошо, что из Вискоса можно выйти еще двумя путями, не считая узенького
проулка, который по самодельной лестнице выводит прямо вниз, на автостраду.
— Давайте кончать с этим, — сказал мэр,
довольный тем, что священник не произносил ни слова и, стало быть, не покушался
на его авторитет. — А то еще кто-нибудь в долине увидит эту нашу иллюминацию и
захочет узнать, что происходит. Целься, пли — и по домам!
Не рассусоливая. Выполняя свой долг, подобно
хорошим солдатам, которые защищают отчий край. Без душевных терзаний. Есть
приказ, надо его выполнить.
Но тут мэр внезапно не только понял, почему
священник хранит молчание, но и догадался, что попал в ловушку. С этого момента
все — если эта история вскроется — смогут повторять то, что после всех войн
неизменно говорят убийцы: «Мы выполняли приказ». Что же сейчас творится в душах
этих людей и кто тогда он — негодяй или спаситель?
Нельзя давать слабину — особенно в тот миг,
когда раздастся слитный лязг собранных ружей. Он представил себе, как
оглушительно грянет залп из 174 стволов, но успокоил себя: если даже кто и
услышит, они уже будут далеко отсюда, а прежде чем начать подъем, он приказал,
чтобы люди, когда пойдут назад, погасили фонари и лампы. Дорогу все найдут и с
закрытыми глазами — свет будет нужен, лишь чтобы избежать несчастных случаев в
самый момент стрельбы.
Женщины инстинктивно отпрянули назад, когда
мужчины взяли на прицел неподвижную фигуру, видневшуюся в пятидесяти метрах
впереди. Промахнуться было невозможно — сызмальства все они были обучены меткой
стрельбе, умели валить бегущего зверя, сбивать птицу влет. Мэр уже приготовился
скомандовать «Пли!», но тут раздался женский голос:
— Стойте! Это была сеньорита Прим.
— А золото? Золото вы видели?
Стрелки опустили ружья, но не разломили их. В
самом деле — золота никто не видел. Все повернулись к чужестранцу.
Тот медленно вышел на середину, стал перед
шеренгой, опустил наземь мешок и начал один за другим вынимать из него золотые
слитки.
— Вот оно, — произнес он, возвращаясь на свое
место с краю полумесяца. А Шанталь подошла туда, где лежали слитки, и подняла
один из них с земли.
— Это золото, — сказала она. — Но я хочу,
чтобы вы в этом убедились. Пусть подойдут сюда девять женщин, и пусть каждая
возьмет в руки по одному слитку.
Мэр забеспокоился — женщины окажутся на линии
огня, а у кого-то из мужчин может дрогнуть рука, и раздастся выстрел. Однако
девять женщин — и его жена в том числе — приблизились к сеньорите Прим и
выполнили ее просьбу.
— Да, это золото, — сказала жена мэра,
тщательно изучив то, что было у нее в руках, и сравнив это со своими немногими
украшениями. — Вот я вижу тут государственное клеймо и цифры, обозначающие
серийный номер, дату изготовления и вес. Нас не обманывают.
— Тогда держите слитки и выслушайте то, что я
хочу вам сказать.
— Сейчас не время произносить речи, сеньорита
Прим, — вмешался мэр и добавил, обращаясь к женщинам: — Уйдите отсюда, дайте
нам докончить начатое.
— Заткнись, идиот!
Крик Шанталь напугал всех. Никому и в голову
не могло прийти, чтобы кто-нибудь в Вискосе осмелился произнести подобное.
— Вы что, с ума сошли?
