Они немного поговорили. На Ахава произвели
впечатление слова святого, но он по натуре был человек недоверчивый и уже давно
не верил в Добро. Разбойник указал святому отшельнику место для ночлега, а сам
с угрожающим видом принялся точить нож. Савиний некоторое время наблюдал за
ним, а потом закрыл глаза и уснул.
Ахав точил нож всю ночь. А утром, когда
отшельник проснулся, встретил его рыданиями:
— Ты не испугался и не осудил меня. Впервые в
жизни кто-то провел ночь рядом со мной, поверив, что я могу быть добр и
способен приютить под своим кровом тех, кто в этом нуждается. Я поступил так
потому, что ты поверил, будто я могу так поступить.
И с той минуты Ахав оставил свой преступный
промысел и взялся менять жизнь в округе. Вот тогда Вискос из прибежища
разнообразных подонков общества мало-помалу стал превращаться в город, игравший
важную роль в торговле между двумя государствами, между которыми был
расположен».
— Да, это так.
Шанталь перестала плакать и мысленно
поблагодарила бабушку за то, что привела ей на память эту давнюю историю. В
Вискосе живут хорошие люди, и она может доверять им. Девушка попыталась
заснуть, а покуда сон не шел, представляла, как расскажет горожанам все, что
она услышала от чужеземца. Можно себе вообразить, какой испуг и изумление будут
у него на лице, когда жители Вискоса выгонят его вон.
А на следующий день она с удивлением смотрела,
как чужеземец, выйдя из ресторана, направился туда, где размещались бар, стойка
портье и магазин местных продуктов, и, словно самый обычный турист, как ни в
чем не бывало, завел с завсегдатаями разговор, делая вид, будто ему интересны
стрижка овец или способы вяления мяса. Жители Вискоса считали, что иностранцы
не могут не восторгаться той здоровой и естественной жизнью, которая течет в их
городке, и потому твердили — и всякий раз все пространней — одно и то же: о
том, как славно жить вдали от пороков современной цивилизации, хотя на самом
деле каждый из них мечтал бы очутиться среди скопища автомобилей, отравляющих
атмосферу вредными выхлопами, в каменных джунглях, где каждый шаг сопряжен со
смертельным риском. Происходило это оттого, что большие города оказывают
магическое, завораживающее воздействие на крестьян.
Однако стоило лишь появиться в Вискосе
приезжему, как все местные наперебой и с таким жаром, будто старались убедить
не только его, но и самих себя, принимались благословлять свою судьбу за то,
что им выпало счастье проживать в настоящем раю, за чудо родиться здесь. Они
словно бы и не помнили, что ни один из постояльцев гостиницы до сей поры
почему-то не решил, бросив все, обосноваться в Вискосе.
Текла оживленная и приятная беседа, и все шло
гладко, покуда чужеземец не отпустил реплику, которую не должен был отпускать:
— Какие у вас в Вискосе воспитанные дети! Они
никогда не вопят под окнами по утрам — не то что в других городах, где мне
приходилось бывать.
Поскольку в Вискосе вообще не было детей, на
мгновение воцарилось неловкое и напряженное молчание, но тут кто-то находчиво
поинтересовался у чужеземца, как ему понравилось очередное блюдо местной кухни,
поданное ему на ужин, — и разговор покатился дальше, вертясь по обыкновению
вокруг прелестей сельской жизни и недостатков — городской.
Время шло, и Шанталь все сильней тревожилась о
том, не попросит ли ее чужеземец рассказать об их встрече в лесу. Однако он и
не смотрел в ее сторону, а обратился к ней лишь раз: когда заказал — и сейчас
же оплатил — выпивку для всех присутствующих.
Когда же посетители разошлись, а чужеземец
поднялся к себе в номер, девушка сняла передник, вытащила сигарету из забытой
кем-то на столе пачки и сказала хозяйке, что, мол, очень скверно спала ночью и
потому приберет в баре утром. Та согласилась, и Шанталь, схватив свое пальто, выскочила
на улицу, глотнув студеного ночного воздуха.
До дому ей было две минуты ходьбы, и девушка,
чувствуя, как ползут по щекам капли дождя, думала, что, быть может, все это —
лишь сумасбродная и мрачная шутка и чужеземец таким неудачным и зловещим
способом хотел просто привлечь ее внимание.
Но тут она вспомнила о золоте: ведь она
собственными глазами видела слитки.
А вдруг это не золото? Но Шанталь была слишком
измучена, чтобы размышлять, и потому, добравшись до дому, поспешно разделась и
юркнула под одеяло.
На вторую ночь Шанталь оказалась перед лицом
Добра и Зла. Она заснула глубоко и крепко, будто провалилась, и ничего ей не
снилось, однако не прошло и часа, как девушка проснулась. Снаружи не доносилось
ни звука — даже ветер не брякал металлическими ставнями, даже ночные птицы
смолкли. Ничто, абсолютно ничто не указывало, что Шанталь пока еще пребывает в
мире живых.
Подойдя к окну, она поглядела на пустынную
улицу, на моросящий дождь и туман, сквозь который еле пробивался неоновый свет
гостиничной вывески, и в этом слабом свете Вискос выглядел еще более уныло.
Шанталь хорошо знала это безмолвие, царящее в маленьких провинциальных городках
и означающее вовсе не мир и спокойствие, а полнейшее отсутствие новостей,
которые заслуживали бы упоминания.
Шанталь перевела взгляд на горы; видеть их она
не могла из-за низко нависших туч, но знала, что где-то там припрятан слиток
золота. Точней сказать — кирпичик желтого цвета, оставленный там чужестранцем,
который указал ей точное Местонахождение клада, словно прося, чтобы девушка
выкопала золото и взяла его себе.
Она вернулась в постель, стала ворочаться с
боку на бок, снова поднялась и пошла в ванную, стала разглядывать себя в
зеркале, подумала, что скоро уже потеряет свою привлекательность, снова легла.
Пожалела, что не взяла с собой пачку сигарет, позабытую на столе в баре кем-то
из посетителей, впрочем, оно и хорошо, что не захватила: тот наверняка вернется
за ней, а Шанталь не хотелось бы, чтобы ей перестали доверять. Таковы уж были
нравы в Вискосе: у полупустой пачки сигарет имелся владелец; оторвавшуюся от
пальто пуговицу принято было хранить до тех пор, пока кто-нибудь не хватится ее
и не спросит, не находили ли; сдачу полагалось отсчитывать до последней медной
монетки, и округлять счет не разрешалось. Проклятое место — все здесь устроено
прочно, надежно и предсказуемо.
Убедившись, что заснуть ей не удастся, она
попробовала было молиться и вспоминать бабушку, но перед глазами неотступно
стояло одно и то же —ямка в земле, желтый брусок с налипшими на него комьями,
обломок ветки, зажатый у нее в руке, как посох паломника, готового пуститься в
путь. Шанталь несколько раз засыпала и тотчас просыпалась, а за окнами было все
так же мертвенно тихо, и все та же картина беспрестанно прокручивалась у нее
перед глазами.
Когда же Шанталь заметила, что за окном забрезжил
первый свет зари, она оделась и вышла из дому.
