Что касается внешнего вида, Джон Банщик сам выглядел как карикатура. Как правило, он облачал свое грузное тело в длинный зеленый фрак и жилет из толстого плюша, под который в холода надевал два комплекта теплого нижнего белья – один из шерсти, а второй – хлопчатобумажный. В официальной обстановке он иногда одевался и в обычный костюм, но чаще являлся в диковинном наряде – шелковая шляпа, розовые перчатки, желтые ботинки, бутылочно-зеленого цвета куртка с «ласточкиным хвостом», лиловые штаны и жилет цвета сливок, сверкающий бриллиантовыми запонками и усыпанный розами и гвоздиками. Именно в таком наряде он и вел бал Первого округа. В 1899 году Джон Банщик написал стихотворение под названием «Дорогая ночь любви». Несмотря на сомнительную литературную ценность, эти стихи были положены на некоторое подобие музыки, и получившуюся песню исполнила в Чикагской опере, с некоторым трудом правда, Мэй де Coca, известная певица тех лет. Хор вторил ей:
О полночь любви, зачем мне встретилась ты?
О полночь любви, как милы мне твои черты!
Словно ангелы, чисты, мы скажем тебе опять:
Мы голубки твои, о полночь любви.
Еще долго после этого газеты печатали стихотворные излияния типа «Ода банному водопроводу» или «Зачем озеро Мичиган вырыли таким широким?», автором которых являлся, предположительно, Джон Банщик. На самом же деле их писал Джон Келли из «Рекорд геральд», позже ставший журналистом «Трибюн», и именно его усилиями много лет еще обществу было над чем посмеяться.
Глава 9
ВОЙНА ПРОТИВ ПРИБРЕЖНОГО РАЙОНА
1
Самой драматической из всех кампаний против порочного района в первом десятилетии XX века было вторжение в Прибрежный район знаменитого английского евангелиста Цыгана Смита в ходе серии встреч возрожденцев осенью 1909 года. 15 октября Смит объявил о своем намерении повести в район красных фонарей «армию христиан» и принялся всерьез готовиться к этому мероприятию, несмотря на то что многие религиозные лидеры воспротивились этому, рассудив, что результат может быть плачевен. Генеральный суперинтендент полиции Лерой Т. Стюард в конце концов согласился выделить в сопровождение конную полицию, но, по его словам, лишь для того, чтобы предотвратить вспышку мятежа; он оценил план Смита как «вредоносный по природе своей» и способный принести Прибрежному району лишь еще большую известность. На это евангелист ответил, что он и рад будет, если известность района возрастет, ибо зло должно быть обнажено, чтобы быть повергнутым. Он оповестил все газеты и пригласил журналистов.
Вечером 18 октября Цыган Смит завершил проводимое им богослужение в арсенале Седьмого полка на углу Вентворт-авеню и Тридцать четвертой улицы, возбужденной молитвой о «божественной помощи против легионов зла». Затем, не сказав более ни слова, он медленно вышел по проходу на Вентворт-авеню. За ним двинулся и весь приход – мужчины, женщины и дети, многие из которых были в длинных черных балахонах, с незажженными факелами в руках. Перед Арсеналом вокруг евангелиста сомкнулся отряд конной полиции, и три духовых оркестра выстроились в шеренгу. Но сначала не было ни музыки, ни света, кроме мерцания уличных фонарей. Квартал за кварталом Смит и его сторонники шли вперед молча, тишину нарушали лишь гулкие удары барабана, тяжелая поступь шагов и случайные смешки со стороны толпы зевак, прилепившейся к процессии по краям. «Крестоносцы» не пытались как-то упорядочить свой марш: где-то они заполняли всю мостовую от тротуара до тротуара, а где-то – шли всего лишь по двое или по трое. По оценкам газет, их количество колебалось от трех до двенадцати тысяч, но все журналисты сходились в том, что толпа, собравшаяся поглазеть, превосходила количество участников мероприятия в несколько раз. В общем, когда Цыган Смит в конце концов добрался до Прибрежного района, за ним шло в целом не меньше двадцати тысяч человек.
Ступив на Двадцать вторую улицу, евангелист воздел обе руки к небу и начал петь, факелы вспыхнули, а оркестры заиграли «Пойду я, куда Он поведет меня». Медленным шагом, в такт гимнам, игравшимся в темпе похоронных маршей, участники похода прошлись туда-сюда по району, не пропустив ни одной улицы, по нескольку раз проходя мимо каждого борделя и кабака. На ходу они пели и молились Богу, а проститутки, ничего не понимая, смотрели на них из верхних окон публичных домов. Перед клубом «Эверли», «Домом всех народов» и другими особо выдающимися заведениями евангелист, а за ним и все остальные, становился на колени и возносил молитву, произносил двадцать первый псалом и пел «Где ты сейчас, мой блудный сын?». Через час подобных блужданий участники похода подняли свои голоса в песне «Ближе к Тебе, о Господи!» и покинули район, вернувшись вслед за Цыганом Смитом к театру Аламбра на углу Стейт-стрит и Арчер-авеню, где евангелист провел службу за обращение падших душ.
Прибрежный район на время этого своеобразного нашествия погрузился в тишину. Бордели, салуны и кабаки были закрыты, и свет в них не горел, а на улицах никого не было, за исключением нескольких проституток и сутенеров, сбившихся в дверях. Даже хулиганы, из которых в большой степени состояла толпа зевак, вели себя странно тихо; с их стороны не слышалось никаких угроз и почти никаких шуточек. Но не прошло и десяти минут после ухода крестного хода, как Прибрежный район ожил. Засверкали красные фонари, открылись двери, раздались хлопки открываемого шампанского и звуки пианино и банджо, а из укромных мест вылезли сутенеры, проститутки и воры. Цыган Смит еще молился у театра Аламбра, а в Прибрежном районе уже бушевала самая буйная ночь за всю его историю: сотни мальчков и юношей, до этого только понаслышке знакомых с пороком, теперь получили информацию о нем из первых рук.
– Мы, конечно, рады такому притоку клиентуры, – сказала по этому поводу одна из мадам, – но мне лично очень печально видеть сегодня столько юношей, попавших сюда впервые.
Утром 19 октября со страниц чикагских газет посыпалась буря упреков. Во всех было опубликовано подробнейшее описание крестного хода, но в передовицах он мало где был упомянут, видимо, в редакциях сочли неуместным уделять внимание пустой сумасбродной затее. Политики усмехались, а городские чиновники отказывались давать какие-либо комментарии. Но Цыган Смит заявил: «Время покажет, что мы совершили великое дело!», и его взгляд оказался более пророческим, чем взгляд его оппонентов. Непосредственный результат его похода на Прибрежный район был ужасен, но позже оказалось, что сам факт этой акции впервые прорвал неприступные укрепления, за которыми порок чувствовал себя неуязвимым. Ничто из ранее происходившего в Чикаго, даже публикация шокирующей книги Уильяма Т. Стида, не привлекало столь серьезного общественного внимания к проблеме проституции; город сильнее, чем когда-либо за всю свою историю, осознал всю тяжесть зла, творящегося в нем. Вдохновясь успехом Цыгана Смита, три тысячи членов Женского христианского союза в защиту воздержания во главе с миссис Эмили С. Хилл, президентом отделения графства Кук, провели там же свое уличное шествие 27 января 1910 года. Набившись в городское собрание, они потребовали, чтобы мэр Фред Бассе привел в действие обновленный городской кодекс 1905 года, запрещавший деятельность публичных домов, и наложил штраф в двести долларов на каждого, кто будет уличен в том, что является содержателем, работницей или клиентом любого борделя. Мэр Бассе пообещал провести расследование, и миссис Хилл умоляла его помолиться о том, чтобы Господь направлял его руку. Мэр, раздражаясь, пообещал обязательно заняться этим в должное время в должном месте.
