Когда по прибытии в Неаполь королевский мажордом объявил дону Хуану, что ему будут предоставлены апартаменты в недавно построенном замке Сант-Эльмо, кастильский посол суеверно перекрестился.
«И здесь меня преследует святой Тельмо! – в мистическом страхе думал он. – Напоминает о моем невыполненном обете прекратить греховную жизнь и стать священником. Такие знамения – не к добру». Словно в подтверждение этих мрачных мыслей, дону Хуану как бы между прочим сообщили, что в подвалах замка Сант-Эльмо располагается обширная тюрьма для государственных преступников.
Стоя в большом каминном зале замка, де Тенорио разглядывал огромную мозаичную фигуру угодника Божия на освещенной солнцем стене. Как обычно, святой Тельмо был изображен с корабельной лебедкой у ног и с распоротым животом, в недрах которого виднелись кишки. Образ, хорошо знакомый всей многомиллионной пастве римского первосвященника.
Из покоев дона Хуана, расположенных на втором этаже замка, открывался чудесный вид: многочисленные «игрушечные» церквушки, ажурные фасады дворцов, богатые дома, крытые медью, черепичная кровля жилищ поскромнее.
Величественный замок Сант-Эльмо господствовал над городом, возвышаясь на холме Святого Мартина. Он был окружен валом и фортами, а в своем основании имел необычную форму звезды.
Поднявшись вместе с комендантом на главную башню, Тенорио увидел в солнечном мареве Везувий и даже различил легкую белую дымку, вьющуюся над его вершиной. А с другой стороны виднелся Поццуольский залив – излюбленное место досужего времяпрепровождения неаполитанской знати.
На синей глади моря виднелись живописные острова, на одном из них дон Хуан разглядел громаду старинной крепости.
– Это древнеримская цитадель Кастель дель Ово, ее еще называют замок Яйца, – пояснил комендант. – Говорят, Вергилий спрятал там волшебное яйцо, которое по сей день делает крепость неприступной. А вон там, у самой кромки берега, возвышается обширный королевский замок. Это Маскьо Анджионио, то есть Анжуйская крепость. В народе ее называют Новый замок. Она перестроена на моем веку по приказу покойного короля Роберта. Теперь две главные башни соединяет Триумфальная арка, отсюда все это видно как на ладони. За ней – изящный дворец. Там обитают королева Джиованна и ее двор.
У дона Хуана перехватило дыхание. С высоты башни замка Сант-Эльмо Неаполь вызывал беспредельное восхищение. Даже Париж с его величественным собором Нотр-Дам, дворцом Ситэ, грозной Луврской крепостью, Нельской башней и изящной церковью Сен-Шапель выглядел довольно обыденным городом по сравнению с Неаполем.
В распоряжении дона Хуана были порученец и слуга, оба – незаметные, безмолвные уроженцы Ла-Манчи. Официальным лицом, представлявшим Кастилию до приезда Тенорио, являлся престарелый и желчный письмоводитель, сеньор дон Габриэль де Санчес. Он исполнял свою должность уже лет двадцать. В его обязанности входило отправлять кастильскому королю донесения с изложением всех мало-мальски значимых событий, происходящих в Неаполитанском королевстве, сообщать о текущей расстановке политических сил, о финансовом положении государства и даже высказывать свое личное мнение о ситуации при дворе. Там дон Санчес имел давних, надежных осведомителей.
Именно дон Габриэль рисковал своей головой – в том случае, если неаполитанские власти перехватят письмо, содержащее сведения секретного характера. Таким образом, посла кастильского короля, каковым отныне был дон Хуан де Тенорио, выводили из-под удара. Он должен был только бывать на всех дворцовых мероприятиях, а таковыми в период правления Джиованны являлись исключительно празднества. Также дону Хуану предстояло принимать и передавать официальные бумаги. Было не совсем ясно, кто – он или дон Санчес – на самом деле является ключевой фигурой в представительстве Кастилии на берегах Неаполитанского залива.
– Не желаете ли прогуляться по набережной? – предложил дон Габриэль, едва они познакомились. – Идемте, идемте. Знаете поговорку: «И у стен есть уши»? Так вот, это про замок Сант-Эльмо…
Они неспешно шагали вдоль парапета, а дон Габриэль все не торопился вводить своего коллегу в курс дела. Аппетитные запахи из множества приморских таверн волнами наплывали на де Тенорио. Он сказал, что голоден.
– Сейчас вы отведаете истинно неаполитанское кушанье! – оживился дон Габриэль. – Его умеют готовить только здесь. Называется «запеченная пицца».
– Как? Запеченная птица? – переспросил Дон Хуан.
– Пиц-ца, – раздельно выговорил Санчес. – Запомните это слово.
Они подошли к парусиновому навесу с дымящейся под ним жаровней, и дон Габриэль обменялся с веселым торговцем несколькими словами на неаполитанском диалекте. Вскоре дон Хуан держал в одной руке большую лепешку с завернутой в нее начинкой, а в другой – мокрый белый шарик, который оказался сыром.
– Этот сыр называется моцарелла, – пояснил дон Габриэль. – Он изготовлен из молока буйволиц. Между прочим, такой сыр делают только здесь, в Средней Италии.
В лепешку были завернуты отварные грибы и мелкая килька – анчоусы. В сочетании с диковинным сыром еда необычайно понравилась де Тенорио.
– Вообще-то пицца – еда плебейская, для бедняков, – хитро посмотрел на гостя дон Габриэль. – Но я так полюбил ее, что готов питаться исключительно как плебей!
Дон Хуан тоже не имел ничего против того, чтобы есть пиццу до конца своих дней.
– Видите вон того старика на скамейке? – Де Санчес указал на одинокую фигуру, сидящую над ослепительно сверкающим в лучах солнца Поццуольским заливом. – Это самый счастливый человек на свете. Зовут его маэстро Флавио Джойя.
– И в чем же его счастье? – поинтересовался дон Хуан.
– А вот слушайте. История эта произошла полвека назад, когда маэстро Флавио был молод, беден и зарабатывал на хлеб тем, что делал металлические инкрустации для мебели. И полюбил он девушку Анджелу, дочь богатого рыбака Доменико. Но Доменико презирал всех, кто не владел искусством мореходства, и потому не хотел выдавать свою дочь за Флавио. Он поставил юноше невыполнимое условие: научиться так управлять лодкой, чтобы плавать по прямой линии в сплошном тумане или безлунной ночью безо всяких ориентиров.
Дон Хуан вспомнил, как однажды, когда он был с отцом на его корабле, судно вошло в плотный туман и они два дня неподвижно простояли на одном месте.
– И что же маэстро Флавио? – спросил он.
– Флавио выполнил условие будущего тестя! – провозгласил дон Габриэль. – Дело в том, что в своей работе инкрустатора он часто использовал магнитный камень. И как-то случайно сделал открытие: если кусочек магнита положить на пробку и опустить ее в воду, то камень всегда поворачивается в одну сторону. Так маэстро Джойя изобрел компас. Слышали о таком морском приборе?
– Да-да… – пробормотал де Тенорио.
Когда-то давно компас ему показывал любознательный инфант Педро. Наследник престола просто обожал всякие ученые приспособления. Правда, теперь он полюбил приспособления иного рода – плахи и пыточные орудия.
